Я и другие

Отношения-призраки возбуждают телесные переживания. Возлюбленный-фантом держит тело в постоянном напряжении. Этот непрерывный зуд возбуждения толкает к непрерывному поиску сексуальной разрядки. Воображаемая половая близость с фантомом пробуждает в теле реальные ощущения, однако не так просто добиться реальности их разрядки. Кое-кто говорит, что его чувства более реальны в воображаемой ситуации, чем в реальной. Джилл ощущает реальное сексуальное возбуждение, когда в воображении предвосхищает реальный половой акт, но когда доходит до дела, она каждый раз переживает лишь отсутствие желания и отсутствие удовлетворения. Жить в прошлом или в будущем может быть менее радостно, чем жить в настоящем, но зато там никогда не бывает такого крушения иллюзий. Настоящее никогда не будет тем, что уже случилось, или тем, что могло бы быть. В поисках чего-либо вне времени — лишь опустошающее чувство бессмысленности и безнадежности.

Чтобы длиться, уклонение требует вкуса к самому процессу, и один из способов — это сделать тебя пленником ностальгии. Чары прошлого никогда не должны ослабевать. В откровенном виде оно становится отталкивающим. Исчерпывающий пример тому в литературе — “Мадам Бовари”.

Время — пусто, оно лишено содержания. Упование на него столь же тщетно, сколь и тщетны попытки от него убежать. Нечто, присвоенное себе на все времена, которое длится и тянется бесконечно, принимает облик обманчивой вечности. Это попытка жить вне времени за счет жизни в каком-то отрезке времени, жить, позабыв о времени, в прошлом или в будущем. Настоящее никогда не наступает.

“Я” другого оказывается объектом уклонения, когда к другому относятся как к воплощению фантазии. Ты якобы принимаешь другого “как он есть”, но чем более ты полагаешь, что так обстоит дело, тем более ты обращаешься с ним как с воплощенным фантомом, “как будто бы” он иная, отдельная личность и в то же время как будто бы твоя неотъемлемая собственность. Другой выступает в роли “промежуточного объекта”, по выражению Винникотта (1958). Это еще одно притворство. В одном смысле или на одном уровне “я” признает, что другой — это другой, что это “личность”, а не “полуобъект” или вещь, однако полное принятие этого остается притворным. Особенно благоприятствует такой ситуации, когда другой вступает в сговор с твоим уклонением и подыгрывает твоим выдумкам. Характерно, что ты начинаешь пугаться и впадать в негодование, обнаруживая, что другой не является воплощением твоего прототипа другого. Живя таким образом, ты, может быть, часто обольщаешь себя надеждами, но что еще вероятнее, слишком часто испытываешь разочарования. Каждый следующий встречный может казаться оазисом в пустыне твоей действительности, но стоит к нему приблизиться, и он превращается в мираж. Примешивая к тому, что существует, то, что не существует, в этой почти незаметной, неуловимой путанице ты не усиливаешь потенциал ни того, ни другого, но выхолащиваешь и то, и другое, получая тем самым некоторую степень дереализации и деперсонализации, осознаваемых только отчасти. При этом ты живешь в своеобразном заточении. В своем бегстве от полноты жизни и обратно, в поисках полноты жизни ты можешь “внутренне” связать себя определенными отношениями с другими через воображаемое их присутствие для тебя, что и помыслить себе не могли люди с более простыми способами получать удовлетворение от жизни. Однако, не довольствуясь “всего лишь” воображением, ты можешь сделаться зависимым от других в надежде, что они будут воплощать в действительность твое воображение и помогать тебе уклоняться от пугающих и зловещих сторон твоей фантазии. Потребность воплотить фантазию в действительность, заставляющая искать фактически существующих других вместо воображаемых, может послужить причиной чрезмерной сложности и запутанности отношений с внешним миром. Ты хочешь добиться от фактически существующих других того удовлетворения, которое ускользает от тебя в воображении, и все время воображаешь себе удовольствия, которых тебе не хватает в “реальности”.