Фрейд

Теперь уже ничто не могло остановить Джонса. В 1913 году он приехал в Будапешт для краткого курса психоанализа у Ференци и сообщал Фрейду, что они много времени проводят друг с другом в научных беседах и что Ференци «…очень терпелив в отношении моей эксцентричности и смены настроений». В письмах к мэтру Джонс с готовностью предавался самокритике. Фрейд, в свою очередь, выбрал по-отечески добродушный, а иногда и довольно грозный тон в отношении Джонса, который был на 23 года моложе. Ему нравилось поддерживать молодого человека при помощи постоянных – и искренних! – похвал. «Вы делаете большую работу», – писал основатель психоанализа. «Я радуюсь вашим частым письмам и, как вы можете видеть, спешу с ответом». И снова: «Мне очень нравятся ваши письма и статьи». Фрейд не жалел о времени, потраченном на то, чтобы приобщить этого ценного новобранца к общему делу.

С 1912 года Зигмунд Фрейд проводил сеансы психоанализа с симпатичной подругой Джонса Лу Канн. Вообще-то эту зависимую от морфина наркоманку все, в том числе Фрейд, считали женой Эрнеста… Отбросив священное правило конфиденциальности, мэтр сообщал Джонсу о прогрессе в лечении и о снижающихся дозах морфия, с которыми Лу училась жить[101]. Временами он давал Джонсу советы относительно личной жизни. Узнав об очередном романе, в котором запутался его молодой друг, Фрейд умолял его: «В порядке личного одолжения, не делайте женитьбу следующим шагом в вашей жизни – это вопрос тщательного выбора и размышлений». Чуть позже, надев тогу красноречивого римского патриота Катона Старшего, который напоминал сенату о жестоком враге, Карфагене, Фрейд принял более строгий тон: «Cet. censeo[102]. Будьте осторожны с женщинами и не испортите дело на этот раз». Фрейд отрицал какой-либо «особый мотив» своего вмешательства. Он просто высказывал свои мысли. Джонс был очень доволен. Такие личные послания вносили ноту дружбы в их общую преданность делу психоанализа. Впоследствии, по случаю пятидесятилетия Джонса, Фрейд с характерным сплавом искренности и лести писал: «Я всегда приравнивал вас к самым близким родственникам», а нежность к нему впервые проявилась в тот день, когда мэтр провожал молодого коллегу на железнодорожный вокзал в Вустере. Несмотря на разногласия, которые у них были в прошлом и могли еще оставаться, прибавил Фрейд, это всего лишь семейные споры, не более того.

В отличие от Джонса на Шандора Ференци, самого ранимого и тонко чувствующего из первых психоаналитиков, у Фрейда уходило гораздо больше душевных сил. Если Джонс время от времени сердил мэтра, то Ференци мог заставить его страдать. Дело в том, что Ференци, как не без зависти отметил Джонс, стал самым «старшим» из узкого круга доверенных лиц мэтра из числа профессионалов и был ближе всех Фрейду. Родившийся в 1873 году в Будапеште в семье книготорговца и издателя, он всю жизнь сражался с ненасытной потребностью в любви. В семье было 11 детей, отец умер молодым, мать была вечно занята магазином и многочисленным потомством, и Ференци с самого начала чувствовал себя обделенным душевным теплом. «Ребенком, – писала в своем дневнике Лу Андреас-Саломе, которая впоследствии сблизилась с Шандором, – он страдал от недостаточной оценки его достижений». Во взрослой жизни эта потребность превратилась в никогда не заживающую рану.