Это могло принимать самые разные формы, но самой очевидной из них была моя забывчивость: например, я позабыл о рассказанных мне нескольких очень важных для него переживаниях, что привело его в сильное раздражение; он счел все это частью «беспредельной убогости анализа». Эти неудачи удивили меня, потому что такие провалы в памяти для меня не характерны. Однако, несмотря на столь заметные симптомы комплекса слияния (быть может, супервизируй я этот случай, то они были бы ясно видны), мне не хватало способности воспринять его существование в «здесь-и-сейчас» терапевтического процесса. На каждой сессии приходилось делать отчаянные усилия, чтобы организовать свои мысли и собраться, чтобы сознавать, каково душевное состояние Кайла и как оно увязывается с его материнскими и отцовскими переживаниями и с переносом. 50 Не знаю уж почему, но сессия, которую я буду описывать ниже, отличалась от всех остальных; мое воображение было живее, и я мог сосредоточиться на вполне осязаемой природе энергии между нами. За время нашей совместной работы Кайл начинал понимать, каким образом его жизнь, судя по всему, всегда разыгрывалась по программам других людей — сначала по моделям его переполненной гневом матери и нарциссичес-кого отца, затем — по повесткам дня его жен и боссов. На этой сессии он задался вопросом — сможет ли он когда-нибудь почувствовать внутреннее присутствие своей самости. Мы говорили о самости и раньше, особенно во время обсуждений образов из сновидений, но эти разговоры казались чисто интеллектуальными и мало что значащими для Кайла. Теперь его вопрос, казалось, дошел до меня, но одновременно я чувствовал, как он ждет, что я уйду от ответа на него. Я не позволил вопросу ускользнуть. Вместо этого я объяснил ему, что дело не в том, что у него нет самости, а в том, что его самость не воплощена, не активирована в его пространственно-временном существовании. Когда самость вступает в жизнь, подчиненную законам пространства и времени, сказал я ему, она проходит через сложное состояние с парадоксальными характеристиками— она неспособна ни присоединиться к другому человеку, не отделиться от него. По мере произнесения этого я внимательно смотрел, не будет ли он диссоциировать или не станет ли интересоваться моими словами лишь на интеллектуальном уровне. Ни того, ни другого не произошло, он слушал внимательно, как будто чувствовал, что в моих словах есть смысл. И тогда я начал видеть нашу связь совершенно по-новому; я вступил в иные отношения с полем, существующим между нами — теперь я получал инсайты не только с ментально-духовного уровня, с того, что Юнг называл психическим бессознательным, но позволил моему пониманию сдвинуться немного в сторону тела и прочь от всего ментального. Телом я чувствовал, словно бы мое сознание скользит по спектру, начиная с ментально-духовной точки наблюдения и продвигаясь к соматическому бессознательному48. — 32 —
|