Таким образом, пациент тоже может бессознательно восприниматься аналитиком как родительская фигура. Если аналитик достаточно открыт, чтобы обратить внимание на чувства, возникающие у него перед приходом пациента и, разумеется, во время сессий, он, например, может у себя обнаружить возникновение тревоги, связанной с нежеланием разочаровать пациента и оправдать его ожидания. Или же при анализе какого-то пациента он может почувствовать себя слишком глупым и неспособным прийти к мало-мальски существенном)' инсайту. Другой пациент может вызывать у него побуждение поделиться некоторыми своими проблемами, если аналитик увидел в нем зрелого, душевно теплого и понимающего человека. Это только примеры того, что может происходить во время анализа. Чувства, отрефлексированные сознанием, могут указывать на некую реакцию аналитика, не соответствующую реальной ситуации. Насколько требовательным и сверхчувствительным является при этом сам пациент, чтобы страх его разочарования мог считаться вполне естественным? Или эта реакция полностью или частично основана на контрпроекции внутренней родительской фигуры аналитика, например, матери, которая постоянно требует от своего ребенка проявления любви, испытывая нарциссическую боль при его малейшем поползновении к независимости и самоутверждению? В таком случае аналитик воспринимает своего пациента так, словно у него есть ожидания, подобные ожиданиям матери пациента; он боится потерять его любовь, если не оправдает его надежд. Или, допустим, аналитик не может дать какую-то существенную интерпретацию и начинает ощущать свою несостоятельность. Говорит ли это о сопротивлении пациента и его защитной идентификации со своей грандиозностью, которая заставляет аналитика чувствовать себя слишком глупым? Или же аналитик проецирует на пациента образ сверхкритичного родителя, которому что не сделай — все мало? Несомненно, право на существование могут иметь обе интерпретации, и, как отмечалось ранее, в таких случаях очень важно быть открытым для постоянной возможности попадания в эмоциональную зависимость, которую ортодоксальный психоаналитик Рэкер назвал невротическим контрпереносом, а юнгианский аналитик Майкл Фордхэм — иллюзорным контрпереносом38 (М. Fordham et al.. Technique in Jungian Analysis, p. 137ff.). Если такие проекции остаются неосознанными, они могут нанести огромный ущерб аналитическому процессу и повредить пациенту. Теперь аналитик знает, что контрперенос можно успешно использовать в процессе анализа, так как он возникает в ответ на перенос пациента. В противоположность иллюзорному контрпереносу Фордхэм называл такой контрперенос синтонным39 (Ibid, p. 142ff.). Рэкер предложил называть его истинным контрпереносом в отличие от невротического контрпереноса. Далее он выделяет два типа этого контрпереноса: конкордантнтный и комплементарный40 (H. Racker, Transference and Count ertransference.). Я считаю, что их следует различать, и для каждого типа контрпереноса привожу пример. — 27 —
|