|
Одна из форм, в которых проявляется расщепление, так наз. амбивалентность, т. е. отмеченная нами неоднократно наклонность больных одновременно удерживать в сознании полярно противоположные содержания, напр. утверждать и отрицать одно и то же, любить и ненавидеть один и тот же объект в одно и то же время, испытывать одновременно два противоположные стремления, дает возможность подойти несколько ближе к пониманию одной из важнейших кататонических черт — негативизма. В зачаточном виде амбивалентность присуща и нормальной психике, обусловливая наличие в каждом переживании двух противоположных состояний, из которых одно большею частью подавляется почти до полного, однако, никогда не окончательного, уничтожения: к любви, напр., часто примешивается некоторая доля ненависти (особенно ясно это видно у ревнивых), представление «черного» гораздо ближе представлению «белого», чем, напр.: «красного» и т.д. У кататоников, — как можно судить по рассказам больных, оправившихся от болезни, положительные содержания, присущие здоровой психике, страдают бледностью и пассивностью, тогда как связанные с ними отрицательные, в норме подавляемые, освобождаются и возрастают до непреодолимости, иногда несмотря на сознание больными патологичность этих содержаний. Внутренний разрыв, происходящий в больном, одновременно обусловливает и отрыв его от окружающего мира. Схизофреники отличаются своей замкнутостью, недоступностью, аутистичюстью. Действительность лишена для них аффективного резонанса, т. е. не вызывает у них никакого живого отклика, если не считать таловым раздражение на помеху, которую она представляет для беспрепятственного ухода их в себя. Иногда, однако, в мир болезненных переживаний и фантазий больного вмешиваются отдельные предметы и лица из действительного мира, приобретая при этом особое, бредовое, значение и вызывая повышенный к себе интерес, связанный обыкновенно с чувствами страха, ненависти, обожания и т. д. Здесь уместно будет затронуть вопрос о происхождении бреда у схизофреников, вопрос, многократно ставившийся, но до сих пор не нашедший себе разрешения. Может быть, несколько приближают к пониманию механизма схизофренического бредообразования работы некоторых немецких психиатров, проводящих ряд интересных аналогий между мышлением схизофреников и первобытных людей. Исследователи последнего установили, что чисто интеллектуальные процессы не представляют интереса для дикаря. Он стремится не к объективному знанию окружающего мира. и предметов, в нем находящихся, а к избежанию подстерегающих его на каждом шагу опасностей. Неожиданное и грозное действие сил природы заставляет его предполагать за всеми ее явлениями скрытые живые силы. Эти силы кажутся ему враждебными, и, однако, он всеми средствами, находящимися в его распоряжении, стремится умилостивить их и превратить в своих покровителей. Благодаря этому все его восприятие мира окрашено резко субъективно и находится в полной зависимости от его желаний с одной стороны, страхов и опасений — с другой. Внимание обращается не на объективные отношения вещей, а на их скрытые, тайные значения. Природа для него представляет не систему предметов и явлений, в которой господствуют твердые законы, действующие по правилам логического мышления, а неопределенное целое, состоящее из мистических действий и противодействий. Сама личность его для него самого не представляется вполне определенной и отчетливо отграниченной от внешнего мира: ему кажется возможным быть собой и в то же время кем или чем-нибудь другим. Он не знает разницы между желанием и решением, так же как неясна она для него между возможностью и невозможностью. Чем примитивнее человек, говорит Шелер, тем больше у него веры, что он может достичь всего одним своим хотением. Он не видит препятствий к тому, чтобы оказывать самому на других или испытывать от последних силы и действия, сказывающиеся на расстоянии, хотя все остается на своих местах. Для него стирается граница между видимым и невидимым миром, и все сливается в одну одушевленную мистическими силами непрерывность. Только такими свойствами мышления можно объяснить магию дикарей. Магические средства и обряды имеют своей задачей оберечь человека от опасных влияний и доставить ему власть над миром. Они обеспечивают ему получение свойств убитых им животных и вообще перенесение сил, таящихся в окружающих предметах, на лицо, производящее магические действия. Магическое мировоззрение дикарей видит во всех предметах и существах, которые представляют, для него какое-нибудь значение, носителей волшебных сил. Волшебное действие имеют и отдельные функции тела. Особенно большое значение дикарь придает магическому действию слов (заклинания, иногда похожие на словесную окрошку) и символических действий. Если силы, заключающиеся в предмете, кажутся человеку вредными для его тела или души, то устанавливается страх прикосновения к ним, при чем, однако, их волшебное действие развивает одновременно притягательную силу (амбивалентность). Так создается табуштическая установка. Табу есть запрещение прикасаться к предметам, обладающим волшебной силой, действие которой, однако, может быть ограничено и уничтожено особыми обрядами и заклинаниями. Все магические предметы и силы, действующие через перенесение, прикосновение, действие на расстоянии, заражение и т. д., представляются дикарю на некотором общем эмоциональном Фоне, который образуется из своеобразного слияния ужаса перед необычным и опасным, робости перед духами, живущими в предметах, и удивления перед непонятным. Формально мышление дикаря характеризуется наглядностью. При этом образы первобытных людей носят более чувственный и менее предметный характер, чем наши; это скорее — комплексы ощущений, соединяющиеся в изменчивые и текучие картины, чем окончательно сформированные и твердо противостоящие нам предметы, которые мыслятся, как одни и те же в прошедшем, настоящем и будущем. Различные образы часто подвергаются слиянию в одно целое на основании иной раз совершенно несущественных черт сходства или даже только одновременного появления в сознании. Иногда, наоборот, один из элементов какого-нибудь наглядного представления приобретает значение того целого, составной частью которого он является. На этой последней особенности, между прочим, основывается и из нее развивается образование символов. Наконец, все знатоки этого так наз. «дологического мышления» отмечают, что оно почти не поддается исправлению на основании данных опыта. «Ничто не может разубедить дикарей», говорит Леви-Брюль. «Для нас факт, что мы не воспринимаем в предметах каких-нибудь предполагаемых свойств, является решающим. Для них он вовсе не указывает, что этих свойств нет, так как, может быть, по самой своей природе они не доступны восприятию, или обнаруживаются не иначе, как при известных условиях. Следовательно, то, что мы называем опытом, и что решает для наших глаз, следует ли допускать или не допускать реальность какого-нибудь обстоятельства, бессильно по отношению к их представлениям. Дикари не нуждаются в этом опыте для определения мистических свойств существ и предметов, и по той же причине они остаются безразличными к опытному их опровержению. Ибо, ограничиваясь прочным, осязаемым, видимым и могущим быть взятым в руки, опыт упускает из виду как раз то, что важнее всего, — тайные силы и духов.» — 72 —
|