|
Патологическому изменению подвергается и мир влечений больных. В рассказах их больше всего поражает описание чувства какой-то внутренней несвободы и зависимости от посторонней ^больному силы (напр., нахождения под гипнозом), чувства, придающего переживаниям и поступкам схизофреника особый характер: первым — пассивности, а вторым — автоматизма. Последняя особенность наиболее яркое свое выражение находит в так наз. импульсивных поступках. Читатель, вероятно, помнит больного, который под влиянием какой-то непреодолимой силы выбросил в окно вагона шапку, кольцо и деньги. Еще более яркий и убедительный пример приводит Кронфельд, рассказывающий о бот* том, которого по дороге с одного собрания домой неожиданно, как гром с ясного неба, охватила мысль, раньше никогда не приходившая ему в голову: ты должен одетый переплыть через реку. «В этом побуждении, говорит больной, не было никакого сознаваемою мною насилия, а просто колоссальный острый импульс, так что не осталось ни минуты для размышления, и я прямо вскочил в воду. Только увидав себя в ней, я понял, что сделал несуразицу, и выскочил снова. Это происшествие заставило меня серьезно задуматься. В первый раз со мной случилось что-то непонятное, неожиданное и совершенно мне чуждое». Нет необходимости пояснять, что эта склонность больных к неожиданным и непонятным поступкам придает их поведению тот же характер разорванности, который свойственен их мышлению и их эмоциям. Не останавливаясь вторично на кататонических явлениях, в той или другой мере характеризующих двигательную сферу схизофреников, мы постараемся теперь определить характер изменений, происходящих в тех сложных психических функциях, которые имеют непосредственное отношение к личности больного, как целому. Самым характерным из этих изменений является нарушение единства личности, так наз. ее расщепление. Выяснить его сущность лучше всего на примерах. Оно, напр., хорошо выражено в болезни Жерар-де-Нерваля. Уже в начале первого приступа болезни Нервалю кажется, что душа его раздваивается, и он вспоминает легенды о двойниках. Новая бредовая вспышка, поразившая Нерваля через десятилетие после первой, своим лейтмотивом имела встречу его с духом, у которого оказалось лицо больною. Дух этот, по словам Нерваля, был в одно и то же время он сам и находился вне его. Видение вызывает у больного мысли о двойственности человеческой природы, о борьбе в ней доброю и злого начал. Образное самоописание Нерваля живо рисует нам душевный раскол, возникающий от того, что появляющиеся в сознании мысли и стремления не объединены более- единой, направляющей всю психическую жизнь, волей. Нельзя при этом не подчеркнуть необыкновенно тонкого замечания о невозможности различить, какая из раздвоившихся частей принадлежит самому больному. В самом деле, ведь и та, и другая — полярно противоположные— одинаково он сам. — 70 —
|