|
аман! аман! Кругом был пустынный берег, мелкий песок насколько хватает глаз; дрожал розовый, голубой, жёлтый воздух, безумно кричала душа, ликуя от того, что поёт одна. Глаза мои наполнились слезами. Две куропатки пели на холме. Замолчи птица, мне хватит и своих забот, аман! аман! Зорба замолчал; резким движением он вытер со лба пот и уставился в землю. - О чём эта турецкая песня, Зорба? - спросил я, немного помолчав. - Это песня погонщика верблюдов. Её поют в пустыне. Много лет я не вспоминал её. А сегодня вечером… Мой товарищ поднял голову и посмотрел на меня, голос его был сух, горло судорожно сжалось. - Хозяин, - сказал он, - пора спать. Завтра тебе вставать на заре, чтобы отправиться в Кандию и сесть на пароход. Доброй ночи! - Мне не спится, - ответил я. - Я останусь с тобой. Это последний вечер, когда мы вместе. - Именно потому надо покончить, как можно быстрее, - воскликнул Зорба и перевернул свой пустой стакан в знак того, что больше не хочет пить. - Так же тверды настоящие мужчины, когда мужественно бросают курить, пить вино или играть. Чтоб ты знал, мой отец был храбр, не каждому ровня. На меня не смотри, я по сравнению с ним трус, в подмётки ему не гожусь. Он был из тех, прежних греков… Когда он пожимал тебе руку, то дробил твои кости. Если я могу время от времени говорить, то мой отец ревел, ржал и пел песни. Он редко произносил поистине человечьи слова. Так вот, отец был подвержен всем страстям, но умел подавлять их в один момент. Например, он дымил, как труба. Однажды утром отец встал и отправился пахать. Придя на поле, он опёрся на соху и стал лихорадочно искать за поясом свой кисет с табаком, чтобы свернуть цигарку перед работой. Вытаскивает кисет,… а он пуст, дома забыл наполнить. Отец вскипел от злости, зарычал и бросился вдруг к деревне. Страсть, как видишь, владела им. И вот пока он бежал - человек, скажу тебе, это тайна - ему стало стыдно, он останавливается, берет свой кисет и рвёт зубами в клочья. Топчет его и плюется: - Мерзавец! Негодяй! - ревёт он. - Потаскун! И с этой минуты и до конца дней своих отец больше никогда не курил. Вот так поступают настоящие мужчины, хозяин. Доброй ночи! Зорба поднялся, широким шагом пересёк пляж и даже не обернулся. Подойдя к самой кромке моря, он улёгся на одной из скал. Больше я его не видел. Погонщик мулов приехал ещё до петухов, я сел в седло и уехал. Предполагаю, но возможно и ошибаюсь, что Зорба в это утро где-то спрятавшись, смотрел, как я уезжаю, потому, что на скале его уже не было. Однако он не подбежал сказать обычные в таких случаях слова, чтобы мы растрогались, всплакнули, помахали руками и платками и поклялись в чём-то друг другу. — 213 —
|