|
Зорба с восторгом смотрел на небо, он даже раскрыл рот, словно впервые его увидел. - Интересно, что происходит там, наверху? - проговорил он. Минуту спустя он решился и заговорил. Голос его торжественно и взволнованно зазвучал в ночи: - Хозяин, можешь ли ты мне сказать, - произнёс он, - что означают все эти вещи? Кто же их сотворил? Зачем их сделали? А главное, - голос Зорбы задрожал от гнева и ужаса, - почему наступает смерть? - Я не знаю, Зорба! - ответил я, устыдясь, будто меня спрашивали о чём-то самом простом, самом необходимом, а я был не в состоянии объяснить. - Ты и не знаешь? - удивился Зорба, глаза его округлились точно так же, как прошлой ночью, когда я признался, что не умею танцевать. Какое-то мгновение он сохранял молчание, затем вдруг разразился: - Тогда к чему все эти грязные книги, которые ты читаешь, а? Зачем ты их читаешь? И если они не говорят об этом, тогда о чём там рассказ? - Они говорят о растерянности человека, который не может объяснить то, о чём ты спрашиваешь, Зорба. - Плевать мне на его растерянность! - крикнул он, с раздражением топая ногой. Попугай от этих криков внезапно подпрыгнул: - Канаваро! Канаваро! - закричал он, будто звал на помощь. - Заткнись ты! - сказал Зорба, стукнув кулаком по клетке. Он повернулся ко мне: - Я хочу, чтобы ты мне сказал, откуда все приходят и куда идут. Столько лет ты изнуряешь себя этой тарабарщиной. Что ж за сироп ты сумел выжать из двух-трёх тысяч килограммов бумаги? Столько тоски было в его голосе, что у меня оборвалось дыхание. Эх! Как мне хотелось ответить ему! Я был глубоко убеждён, что самые высокие вершины человеческого духа не Знание, Добродетель, Доброта и Успех. Это что-то большее, фатальное и безнадёжное вроде священного Ужаса. - Ты не отвечаешь? - с беспокойством спросил Зорба. Я попытался объяснить своему товарищу: - Мы - маленькие червячки, Зорба, самые маленькие червячки на маленьком листочке огромного дерева. Маленький листок - наша земля, другие листья - это звёзды, которые движутся в ночи. Мы бродим по нашему маленькому листку и с беспокойством его исследуем: нюхаем - хорошо или плохо пахнет; пробуем на вкус, если он оказывается съедобным. Мы ударяем по нему - он отзывается, как живое существо. Кое-кто из самых отважных достигает края листка. И там, над бездной, мы наклоняемся с широко раскрытыми глазами и напрягаем слух. Нас охватывает дрожь. Мы предупреждаем о страшной пропасти под нами, время от времени слышен шелест других листьев этого гигантского дерева, мы чувствуем, как от корней дерева поднимается сок и наполняет наши сердца. Вот так, склонившись над пучиной всем своим существом, мы дрожим от страха. С этой минуты нам грозит… — 193 —
|