|
Тридцать пять
Входная дверь открылась, не успела Элли ступить на лужайку, и мать сбежала по ступеням вниз, раскинув руки:
— Слава тебе, господи!
Она обняла ее так крепко, что Элли почувствовала сквозь платье, как в нее впились острые материны ключицы и торчащие ребра.
— Мам, ты меня душишь.
— Я чуть с ума не сошла. Мы не знали, куда ты запропастилась. — Она стиснула ее еще крепче на секунду, потом отпустила, отступила назад, погладила ее волосы, плечи, лицо, словно удостоверяясь, настоящая ли она. — Уже хотели звонить в полицию.
— В полицию?
— Ты на несколько часов пропала, мы были в отчаянии.
Лишь тогда Элли увидела отца, мрачно взиравшего на нее с порога. С утра он как будто постарел, осунулся и выглядел неряшливо.
— Ты где была, черт возьми? — проговорил он.
— Извини. Я гуляла.
— Все это время? Под дождем, без куртки?
— Это было глупо. Я не подумала.
— А почему телефон был выключен?
— Пошла в кино и забыла включить, когда фильм кончился.
Ее слова звучали неубедительно, плоско, как строки из пьесы. Отец прислонился к двери и смерил ее взглядом с головы до ног, от грязных кроссовок до мятого платья. «Я уже не девственница, — подумала Элли, когда он посмотрел ей в глаза. — Интересно, это заметно? Выгляжу ли я по — другому? »
— Я уже несколько часов тебя разыскиваю. Мать с ума сходит.
— Простите.
— Том в своей комнате, и он уверен, что сядет в тюрьму. Ничего не хочешь мне объяснить?
Ее пугало, что отец говорит так тихо. Она почувствовала, как в горле набухают слезы.
— Может, дашь дочери войти в дом, прежде чем ее допрашивать? — Мать обняла Элли за плечи и стиснула ее ладонь. — Она вся продрогла. Иди и поставь чайник, что ли.
Отец растерялся, будто мать предложила сделать нечто совершенно из ряда вон, настолько необычное, что не укладывалось у него в голове. Наконец он ответил:
— Да, конечно.
— И какие-нибудь бутерброды сделай тоже. Она, наверное, проголодалась. Да, Элли?
Как прекрасно было видеть, что мама вдруг яростно встала на ее защиту. То, что казалось невозможным, вдруг стало сбываться.
— Папа что, ничего не знает? — спросила она, когда они с матерью поднимались по лестнице. — О чем мы с тобой говорили? Что Карин не лжет?
— Тихо, — шикнула на нее мать. — Сейчас не время. Ты просто пойди и послушай, что он скажет.
Они поднялись на крыльцо и вошли в дом. Мать усадила ее за стол, принесла плед и пошла сообщить Тому, что его сестра вернулась. Отец приготовил горячего шоколада и выложил на блюдце печенье, положил хлеб в тостер, встал у раковины и скрестил руки на груди.
— Не может быть, чтобы ты все это время была в кино, — сказал он.
Элли взглянула на свои руки, лежавшие на коленях:
— Кое-какие магазины в городе были открыты, вот я и решила прогуляться.
— Но не все десять часов.
— Автобус долго ждала.
— Ты была одна?
Она кивнула, испугавшись, что он ее вычислил. Может, от нее пахло по-другому? Может, у отцов особый нюх и они способны понять, когда их дочь впервые переспала с парнем?
Он нахмурился и проверил тосты.
— Нельзя так просто гулять по улицам и думать, что мир — безопасное место. Всякое могло произойти.
— Я уже извинилась.
Вошла мать, принесла тапочки и велела Элли снять мокрую обувь. Том пришел следом, встал в дверях и стал смотреть на нее. Волосы у него были встрепаны, глаза красные, будто он плакал. А ведь Том никогда не плакал, даже когда сломал лодыжку, даже когда его арестовали. Элли едва нашла в себе силы взглянуть ему в глаза.
— Где ты была? — спросил он.
— Просто гуляла.
— Весь день?
— Ну да.
Он сел в кресло в углу:
— Говорил же я, что все с ней в порядке. Знал, что так и будет.
— Мне бы твою уверенность, — сказала мать. — Уже всякие мысли в голову лезли.
Отец поставил перед ней тарелку с тостами:
— Что ж, теперь, когда выяснилось, что с беглянкой все в порядке, перейдем к делу. Элинор, извинись перед братом.
— Да не должна она извиняться, — пробурчал Том. — Все нормально.
— Нет, не нормально. — Отец сел напротив нее, он был в ярости. — Не могу поверить, что тебе все-таки удалось отвертеться от роли свидетеля. Ты хоть понимаешь, насколько все серьезно? Какие из-за тебя у нас теперь проблемы?
— Не пыталась я ни от чего отвертеться.
— Твоя мать просит Барри успокоить тебя по поводу процедуры дачи показаний, а ты заявляешь, что не сможешь выступить в суде и сказать пару слов в защиту брата?
Элли покачала головой. У нее щипало в глазах.
— Все не так.
Отец ударил ладонью по столу:
— После того как ты с ним поговорила, этот проклятый адвокат заперся с Томом в кабинете почти на час. Мне нельзя было зайти в собственный кабинет! А когда они вышли, было решено не вызывать тебя в качестве свидетеля! Что он сказал, Том? Как он это назвал?
— Что она колеблется.
— Точно, колеблется. Что это значит, Элли? Ты слегка перенервничала? Или тебе просто не хочется? Явка в суд не вписывается в твой насыщенный график?
Элли покосилась на Тома, сидевшего в углу, поджав под себя ноги. Он словно окаменел; глаза были как влажная темная жижа.
— Это трудно объяснить.
— Трудно? Я скажу тебе, что трудно, девочка моя, — это сидеть здесь и смотреть, как ты подставляешь родного брата. — Он снова грохнул рукой по столу, да так, что все чашки задребезжали. — Не могу поверить, что ты стала такой трусихой. Где та дочь, которую я знал?
— А может, ты меня совсем не знаешь, пап... Может, никто из нас на самом деле друг друга не знает.
Отец ткнул в нее пальцем:
— Мне пришлось взять несколько недель отгулов. Том уж не надеется в этом году сдать экзамены. Твоя мать почти не спит ночами, вся исхудала от нервов. Я уже забыл, когда мы в последний раз все вместе куда-то выходили. А ты как ни в чем не бывало смеешь заявлять адвокату, что тебе, видите ли, не очень хочется выступать в суде... и как, ты думала, мы отреагируем: согласно покиваем и отпустим тебя с миром?
Элли зажмурилась: пусть бубнит что хочет, она все равно его не слышит. Он продолжал свою тираду о том, что она ужасная эгоистка, что он посадит ее под домашний арест. Не верил ни на секунду, что она весь день была одна, пригрозил отнять телефон. Видимо, кто-то оказывает на нее плохое влияние, раз она превратилась в лгунью.
Лишь полчаса назад они с Майки бежали с автобусной остановки. В темноте трава казалась серебристой, снова пошел дождь, облака на небе нахмурились и висели низко. У ворот Майки тихонько взял ее за руку.
— Дай мне что-нибудь для храбрости, — прошептала она. — Что-нибудь, что напомнит мне о тебе.
— Например?
— Ну а что тебе не жалко?
Он отдал ей свою зажигалку, поцеловал и зашагал прочь, не поворачиваясь к ней спиной. Глядя на него, Элли поразилась тому, что наделала и в кого превратилась.
А потом открылась дверь, и ее мать сбежала с крыльца. И она снова стала ребенком, растерялась под натиском отца, все сильное, все хорошее в ней постепенно ускользало.
— Ну, хватит, — сказала вдруг ее мать. — Ты ее совсем расстроил, разве не видишь?
Она потянулась через стол и взяла Элли за подбородок. Это было странно — как будто она собиралась поцеловать ее в губы. Элли открыла глаза; слезы текли рекой. Ее мать выглядела очень усталой.
— Мы хотим тебе помочь, — сказала она. — Теперь все встало на свои места — и тот случай с водкой, и почему ты в последнее время такая тихая. Еще не поздно, тебе ничего не грозит. Отец расстроен, вот и все. Мы и не думали, что ты так боишься идти в суд.
Элли вдруг похолодела. Она же сказала матери, что сомневается в невиновности Тома, разве нет? Пошла в сад и сказала, что вспомнила кое-что еще. Что Карин говорит правду. Почему она делает вид, будто того разговора не было?
Но ее мать продолжала:
— Послушай папу — он объяснит, как мы поступим. У него есть план, как тебе помочь. Все будет в порядке.
Отец наклонился вперед:
— Мы начнем с чистого листа, Элли, и на этот раз ты будешь в центре действия. Суд еще только через десять недель, времени полно. Завтра же утром первым делом я уволю Барри. И второго адвоката тоже — раз уж идти, то до конца.
Элли непонимающе уставилась на него:
— Но зачем?
— Ты сказала Барри, что не хочешь свидетельствовать в защиту Тома, и если хоть слово из этого разговора просочится в полицию — у них возникнут подозрения... как думаешь? Они подумают, что тебе еще что-то известно, о чем ты умалчиваешь. Хочешь, чтобы тебя тащили в суд на перекрестный допрос? Нет? Так я и думал. Так вот, мы обратимся в другую адвокатскую контору и начнем с начала, сделаем вид, будто с Барри ты никогда и не разговаривала.
Элли уставилась на скатерть. Сегодня утром они сидели за этим самым столом и завтракали как семья. Вот здесь стояла доска, где мать нарезала хлеб толстыми кусками. Это было сегодня утром. До того, как все изменилось.
Она-то думала, что нажала на красную кнопку и теперь ее семья летит в тартарары, что, вспомнив правду про Тома, предала их всех. Но оказалось, что Том не посчитал нужным поделиться с родителями всеми подробностями. И теперь, если Барри уволят, всю эту историю удастся замять. Элли — всего лишь напутанная маленькая девочка. Том по-прежнему невиновен. Вот так все просто.
Ее отец сидел и улыбался, даже взял ее за руку, потянувшись через стол. Вот так же он держал ее руку, когда по субботам в детстве они ходили гулять в парк. Когда она боялась в кинотеатре. Когда он читал ей сказки перед сном. Он сидел у ее кровати и читал на разные голоса — и не отпускал ее руку, пока она не засыпала. Иногда даже рисовал героев из сказки и оставлял рисунки рядом с будильником, чтобы она обнаружила их утром. Его ладонь была теплой, и, когда он наклонился и погладил ее по щеке, она почувствовала его родной запах.
— Я на твоей стороне, — проговорил он. — Мы все в одной команде — команда Паркеров, забыла?
Она кивнула, уже не пытаясь сдержать поток слез:
— Прости меня.
Он погладил ее по голове:
— Так-то лучше.
Потом он стал говорить самые добрые и прекрасные слова: о том, как любит ее, какая она храбрая и как ему жаль, что он раньше не понял, что ей тяжело из-за того, что на нее давят. Он попросил ее отдать ему телефон и улыбнулся, когда она это сделала. Он спрячет его, потому что хочет защитить ее от самой себя — вот что он сказал. Теперь все будет хорошо, она может лечь спать и забыть о том, что случилось сегодня. Завтра они начнут с начала.
— Мы будем тренироваться, Элли, отработаем все ответы на вопросы, которые тебе могут задать в суде. Будешь приходить из школы, делать домашнее задание и потом тренироваться. Или вставать пораньше и делать это до завтрака — как тебе будет удобнее. Подумаем, как тебе лучше одеться, купим новые вещи, какие тебе понравятся, и туфли. И когда придет день суда, ты почувствуешь себя так уверенно, будто сегодняшнего дня и в помине не было.
Она пила горячий шоколад и слушала его. Вскоре к нему присоединились мама с Томом, и они вместе принялись обсуждать новый план. Их голоса сплетались в единую вязь. На улице дождь тихонько барабанил в окно. Она подумала о Майки — вернулся ли он*домой, все ли с ним в порядке, — но потом прогнала эту мысль.
Все сидели за столом и улыбались ей. Плед уютно окутывал плечи и грел колени; она поджала под себя ноги в тапочках и снова стала маленькой девочкой, их малышкой. Перед тем как лечь спать, она должна принять душ. С мылом. Она вымоет голову, почистит зубы и прополощет рот, даже воспользуется зубной нитью. А с утра первым делом зароет в саду зажигалку Майки. Избавится от всех улик.
— 37 —
|