|
В аэропорт отец везет меня на мотоцикле, я сижу за ним, на мне шлем и сумка через плечо. Я наблюдаю, как мимо пролетает и исчезает в мягком закатном свете Романце. У меня ощущение, будто я покидаю место, где был в полной безопасности. Не припомню более грустного и ностальгического отъезда. Будущее омрачает лишь скорая встреча с Александриной: Париж на исходе лета, последние покупки перед возвращением в Танамбо, дети, другое солнце, другой мир — тяжелые мысли будто свинцовым обручем сдавливают голову. По мере приближения к аэропорту тоска в душе нарастает, но сознание проясняется, рациональное начало берет верх. По моему сердцу словно ползут серые тараканы, предвещающие депрессию и скуку, такую же, какую я испытывал ребенком перед возвращением в школу осенью. На ступеньках у входа в аэропорт отец прощается со мной, он несколько смущен и не знает, что сказать, ибо для советов еще слишком рано. Поэтому говорю я: «Я сделал то, что должен был сделать, и эта поездка на самом деле спасла мою жизнь, надеюсь, ты понимаешь, папа». Я обнимаю отца и вдруг понимаю, что двадцать семь лет назад он пережил то же самое, абсолютно то же самое. В моем возрасте он был выслан в Африку, женился и прожил с моей матерью столько же, сколько я прожил с Алекс, у него родилось двое детей, потом брак стал разваливаться, жена завела своего мобалийца, муж — свою итальянку. Да-да, клянусь тебе, это чистая правда. Ты находишь это забавным? Кстати, скажу тебе по секрету, недавно я отправил отцу такую эсэмэску: «Ты не находишь забавным то, что мы проживаем одну историю?» Знаешь, что он мне ответил? «Яблоко от яблони недалеко падает». Нормально? Отец садится на мотоцикл и уезжает. На ходу он три или четыре раза оборачивается. Он всегда так делает перед долгой разлукой, я помню это с детства. В аэропорту я получаю посадочный талон, затем из телефонной будки звоню Александрине в Париж, чтобы узнать название и адрес отеля, где она зарезервировала нам номер, ибо мы заранее договорились, что после моего возвращения из Романце поедем в гостиницу и побудем наедине. Напоминаю тебе, что в последний раз мы созванивались два дня назад. Как ни странно, на этот раз мне совершенно наплевать, что она обо мне подумает и что скажет. Впервые за долгое время я не жду от нее, затаив дыхание, ласкового слова, дабы наконец позволить себе расслабиться. Главное — собрать в кулак моральную силу, приобретенную за последние сорок восемь часов, быть твердым и независимым от ее переменчивого настроения. Она снимает трубку. Ее голос по-прежнему выражает презрение, но вместе с тем и намерение спокойно со мной поговорить. В моей интонации, должно быть, потешно сочетается смирение, непокорность и мстительность. Но мне не страшно, я снова знаю, что я мужчина, я могу щелкнуть пальцами и завести любовницу, теперь мы равны, мы оба в игре, мы можем начать все сначала, мы можем все забыть, если ты согласна, я тоже согласен, меня все устраивает, я люблю свою семью, и мне больше ничего не надо, да и тебе не надо; но предупреждаю тебя, я больше не дам превратить свою жизнь в ад, потому что я люблю жизнь и хочу жить. — 38 —
|