|
Из-за маиса техасско-мексиканских чипсов, плохо сочетающегося с танином гамэ, от избытка алкоголя или попросту от отчаяния, но у меня в желудке забурлило. Через несколько секунд на лбу от тошноты выступили бисеринки пота. Я запер дверь ванной на ключ и, успев отметить в зеркале над раковиной заливавшую мое лицо бледность, рухнул на колени, чтобы выблевать в пахнущий чистотой и жавелевой водой унитаз первый залп. Ощущая горечь во рту, бормоча ругательства, вцепившись пальцами в стульчак из прессованного дерева, меньше всего на свете интересуясь количеством задниц, которые на него усаживались, и тысячами тонн дерьма, которые через него прошли, я выпученными глазами уставился на свои ботинки, увязнувшие в банном коврике с длинным ворсом. И выблевал все выпитое, до желчи. Прежде чем спустить воду, я отмотал не меньше метра туалетной бумаги, чтобы протереть запачканную крышку. Несмотря на свое состояние, я вспомнил, как Питер Селлерс тщетно пытался совладать с переливающейся ванной в фильме «Вечеринка», от которого Клеман хохотал буквально до слез. А я каждый раз радовался, когда ставил ему этот диск. Он смеялся в комических ситуациях, придуманных почти сорок лет назад, в год моего рождения или около того, и это убеждало меня в правильности хода событий. Каждый раз я говорил себе, что технический прогресс зря старается со своими видеоиграми и мобильными телефонами. Он никогда не отнимет у нас не выходящее из моды счастье вместе посмеяться над снятым на пленке «Техниколор» фильмом или над старым добрым Луи де Фюнесом. После блевотины — гусиная кожа. Стуча зубами, оглушенный и обессиленный, я вытянул ноги и улегся на бок, размазав щеку о кафельный пол, истекая слюной из открытого рта; я отлично сознавал, какой погром устроил в этой светлой, чистой и надушенной комнате. Я воспользовался своим лежачим положением, чтобы вытащить из заднего кармана джинсов текст Клемана, и перечитал его среди нависавших надо мной предметов. Теперь мне показалось очевидным, что он не так уж старался подражать всем этим рэперам, столь же самонадеянным, сколь и скудоумным. Гораздо важнее было как можно точнее подобрать собственные слова и собственные примеры, выразить между строк собственные комплексы и страхи, свойственные чересчур чувствительному и чересчур утонченному подростку, раздираемому на части властной мужественностью, исходящей от всех этих типов, у которых пушок в паху появляется раньше, чем у вас: какой позор перед друганами и девчонками! Она меня потрясла, эта кличка, которую Клеман откопал себе: Toxic Kougar[26]. Мой мальчик, у которого случались обмороки; который отворачивался при виде крови; который как чумы боялся укусов пчел и помогал пожилым дамам переходить улицу. — 39 —
|