|
Только когда они оказались в кабинете Ангелины Петровны, Константин Сергеевич заявил: – Гомосексуализм – это не сумасшествие! – Попробуйте объяснить это его дедушке. – Ангелина Петровна закурила. – И сколько мы здесь будем его держать? – Насчет голодовки, это он серьезно? – Ну, от завтрака отказался. – Что было на завтрак? – Обычный, континентальный: яйца, круассаны. – Пусть свяжутся с его родными, выяснят, что он там больше всего любит. И приготовьте на ужин. – На обед или на ужин? Он еще не обедал. – На ужин. На обед – пусть еще повыпендривается. – Я понял… Оля просит телефон. Ангелина Петровна внимательно посмотрела ему в глаза. Невозможно. Шансов на то, что она помнит номер своих родителей, мало. Но они все же есть. Рисковать нельзя. – В телефоне отказать. – Ангелина Петровна? – Доктор стоял уже около двери, когда неожиданно обернулся. – Да? – Она уже было потянулась за телефоном, но положила его обратно. – Про наше отделение пациенты анекдоты рассказывают. Вопросительный взгляд Ангелины Петровны, брови немного домиком. – Как попасть в дурку? – весело начал Константин Сергеевич. И продолжил: – На вопрос «скорой помощи», отчего «белка», ответить: от Луи Тринадцатого! [3] – Я вас больше не держу. – Ангелина Петровна умела проговаривать подобные фразы с милой улыбкой. – Извините, – смутился Константин Сергеевич и побыстрее захлопнул за собой дверь. – Котенок? – Ангелина Петровна не дождалась ответа. На другом конце провода, видимо, нажали красную кнопку. Ангелина Петровна набрала «повтор». – Тигренок? – Р‑р‑р. – Что делаешь? – Никак не могу вылезти из постели. – А зачем тебе вылезать? – Тебя послушать, так я все время должен находиться в постели и ждать тебя. – Неплохо. – А мне хочется сделать что‑нибудь великое. Вот я сейчас встану и пойду сделаю что‑нибудь. Такое! Ух! А ты потом будешь мной гордиться. – Я и так горжусь. – Нет, ты гордишься собой. – Ну, что ты начинаешь?.. – Я не начинаю. – Поспи еще немного. – Вот‑вот. – Целую тебя. И пусть тебе приснятся прекрасные сны: мы с тобой. – А мне только это и снится. Что еще? – А этого мало? – Не знаю. Наверное, нет. – Ну, вот видишь. Я тебя целую. – Целую тысячу раз. – А я миллион. – А я миллион один. – У меня вторая линия. Целую! Целую! Целую! Она не отключилась, пока Аркаша не сказал: пока! Это была Ирина. – Что случилось? Мне звонили, но я ничего не поняла! Все же было уже нормально! Она, конечно, очень нервничала, но вида не подавала. И Ангелина Петровна отвечала ей в тон: так было у них заведено, уже давным‑давно, говорить о Пете так, словно это совершенно посторонний человек. — 43 —
|