|
— А ваша жена, — спрашиваю я, — она знала, что вы нацист? Джозеф шире распахивает дверь. — Входите. Не стоит вести подобные разговоры на улице. Я иду за ним в гостиную, где осталась на шахматной доске не доигранная нами ранее партия — единороги и драконы замерли после моего хода. — Я ничего ей не говорил, — признается он. — Быть этого не может! Она наверняка хотела знать, где вы были во время войны. — Я сказал, что родители отослали меня в университет в Англию. Марта больше не спрашивала. Вы удивитесь, насколько далеко может зайти человек, если захочет поверить, что тот, кого он любит, лучше, чем есть на самом деле, — отвечает Джозеф. Тут, разумеется, я вспоминаю об Адаме. — Должно быть, это очень тяжело, Джозеф, — холодно произношу я, — не запутаться в паутине собственной лжи. Мои слова как удар — Джозеф вжимается в спинку кресла. — Именно поэтому я и рассказал вам правду. — Но… это же не так, верно? — Что вы хотите сказать? Я не могу ответить, что точно знаю это, потому что охотник за нацистами из Министерства юстиции проверил его вымышленную историю. — Концы с концами не сходятся. Жена, которая никогда не натыкалась на правду за все пятьдесят два года… История о чудовище без единого доказательства… И, разумеется, самое большое несоответствие из всего: почему после шестидесяти пяти лет вы сбросили свою личину? — Я же сказал вам, что хочу умереть. — Почему именно сейчас? — Потому что у меня не осталось ради кого жить, — отвечает Джозеф. — Марта была ангелом. Она видела во мне только хорошее, хотя я не мог даже в зеркало смотреться. Мне так истово хотелось стать тем мужчиной, за которого, по ее разумению, она вышла замуж, что я им стал. Если бы она знала, что я натворил… — Она бы вас убила? — Нет, — возражает Джозеф, — она бы себя убила. На себя мне было плевать, но я не выносил даже мысли о том, каково было бы Марте узнать, что ее касались руки, которые никогда не отмыть. — Он смотрит на меня. — Сейчас она на небесах. Я пообещал себе, что, пока она жива, останусь тем, кем она хотела меня видеть. Но теперь она умерла, и я пришел к вам. — Джозеф зажал руки между коленями. — Смею надеяться, это означает, что вы размышляете над моей просьбой. Он говорит официально, как будто пригласил меня на танец на вечеринке. Как будто это деловое предложение. Но я продолжаю водить его за нос. — Вы хотя бы понимаете, какой вы эгоист? Хотите, чтобы меня арестовали? По сути, я жертвую остатком своей жизни, чтобы лишить вас вашей. — Только не в этом случае. Никто не станет вести дознание, когда умирает старик. — 75 —
|