|
Мыслями я возвращаюсь к клиентам Адама, которые выбирают из пепла косточки своих любимых и родных. Потом думаю о своей бабушке… Меня вот-вот стошнит. Я хочу закрыть сайт, но не могу заставить себя это сделать и смотрю, как улыбающиеся немцы в воскресной, нарядной одежде идут в лагерь, словно на праздник. Выражение их лиц меняется, мрачнеет, некоторые даже плачут, когда их подводят к топке. Я вижу, как немецким бизнесменам в костюмах приказывают поработать на благо родины: перенести и захоронить мертвых. Эти люди наверняка знали, что происходит, но не признавались в этом даже самим себе. Или предпочитали закрывать глаза, чтобы их это, не дай бог, не коснулось. И я стала бы одной из них, если бы оставила без внимания то, что сообщил мне Джозеф Вебер. — Так что? — спрашивает Адам, входя в кухню с еще влажными после душа волосами, но уже при галстуке. Он гладит меня по плечу. — В среду, в то же время? Я захлопываю ноутбук. — Наверное, нам нужно сделать паузу, — слышу я свой ответ. Адам недоуменно смотрит на меня. — Паузу? — Да. Мне нужно побыть одной. — Разве не ты еще пять минут назад просила меня вести себя так, будто мы давно женаты? — А разве не ты пять минут назад ответил, что и так уже давно женат? Мэри сказала бы, что отношения с Адамом волнуют меня больше, чем я признаю. Я же считаю себя человеком, который отстаивает свои убеждения, а не отрицает то, что находится прямо перед носом. Он стоит словно громом пораженный, но быстро справляется с удивлением. — Малышка, я буду ждать столько, сколько нужно. — Адам целует меня так нежно, словно этот поцелуй — обещание или молитва. — Только помни, — шепчет он, — никто и никогда не будет любить тебя так, как я. Когда Адам уходит, меня вдруг осеняет, что эти слова можно рассматривать и как клятву, и как угрозу. Я тут же вспоминаю девочку, с которой мы вместе посещали занятия по религиоведению в колледже, студентку из Осаки. Когда мы проходили буддизм, она упомянула о коррупции: сколько ее семье пришлось заплатить священнику за каймио своего усопшего дедушки — специальное имя, которое дается умершему, чтобы тот взял его с собой на небеса. Чем больше заплатишь, тем больше иероглифов будет в твоем посмертном имени, тем выше авторитет твоей семьи. «Вы полагаете, что это имеет значение в жизни буддиста после смерти?» — поинтересовался у нее профессор. «Может, и нет, — ответила девушка. — Но каждый раз, когда произносится твое имя, ты возвращаешься на землю». Оглядываясь назад, я осознаю, что следовало поделиться этой историей с Адамом. — 73 —
|