|
Два года назад в новостях освещали дело Ивана Демьянюка. Хотя я и не следила за новостями, но помню, как из дома вывозили в инвалидной коляске древнего старика. Явно кто-то преследует бывших нацистов в судебном порядке. Но кто? Если Джозеф лжет, я должна знать почему. Но если он говорит правду, я невольно становлюсь частью этой истории. Мне нужно время, чтобы подумать. Я оборачиваюсь и протягиваю ему фотографию. Думаю о молодом Джозефе в офицерской форме, о том, как он поднимает пистолет и стреляет в человека. Вспоминаю иллюстрацию в учебнике истории: изможденный еврей тащит на себе другого. — Прежде чем я решу, помогать вам или нет, я должна знать, что вы сделали, — медленно произношу я. Джозеф, задержавший дыхание, наконец выдыхает. — Вы не сказали «нет», — осторожно говорит он. — Уже хорошо. — Пока ничего хорошего, — поправляю я и сбегаю по Святой лестнице, а он пусть позаботится о себе сам. Я иду пешком. Несколько часов. Я знаю, что Джозеф спустится от храма и станет искать меня в булочной. И когда он придет, мне там быть не хочется. К тому времени, когда я возвращаюсь в булочную, из входных дверей струится очередь из убогих, старых, прикованных к инвалидным креслам. Небольшая группка монашек, преклонивших колени в молитве, собралась у куста олеандра, расположенного у туалета. Каким-то чудесным образом, пока меня не было, весть о буханке с Иисусом распространилась по округе. Мэри стоит рядом с Рокко, который собрал свои дреды в аккуратный «конский хвост» , и держит хлеб на блюде, накрытом кухонным полотенцем цвета красного вина. Женщина подталкивает к ним инвалидное кресло с электронным приводом, где сидит ее сын двадцати с лишним лет. — Смотри, Кит, — говорит она, поднимая буханку и прикасаясь ею к его сжатому кулаку. — Можешь его потрогать? Мэри делает Рокко знак сменить ее, берет меня под руку и уводит в кухню. Щеки ее горят, черные волосы уложены в высокий начес и залакированы — ну и дела, неужели она накрасилась?! — Ты где была? — ворчит она. — Пропустила все самое интересное! Вот, значит, как она думает! — Да? — Через десять минут после выхода двенадцатичасовых новостей стали приходить люди. Старые, больные… Все хотели прикоснуться к хлебу. Я думаю о том, что буханка, должно быть, уже превратилась в рассадник заразы, если ее трогали столько рук. — Возможно, вопрос покажется тебе глупым, — говорю я, — но зачем? — Чтобы излечиться, — отвечает Мэри. — Ясно. Министерству здравоохранения давно следовало искать лекарство от рака в куске хлеба. — Расскажи это ученым, открывшим пенициллин, — возражает Мэри. — 41 —
|