— Я не пекарь. Мы познакомились… через Минку. — Минка — это что-то! — говорит Энди. — В прошлом году на Хануку мы с Пеппер устроили ей поход в салон красоты на маникюр. Ей так там понравилось, что на день рождения она попросила отвести ее на педофил . Он смеется. Но Сейдж услышала. — Тебе кажется смешным, что английский был для нее неродным, Энди? А сколько ты знаешь польских, немецких или еврейских слов? Он выглядит испуганным. — Я не думаю, что это смешно. Мне это кажется трогательным. Я обнимаю Сейдж за плечи. — Идем посмотрим, не нужна ли твоим сестрам помощь. Когда мы отходим от мужа Пеппер, Сейдж хмурится. — Такой урод! — Возможно, — отвечаю я, — но разве плохо, что он хочет вспоминать твою бабушку с улыбкой? В кухне Пеппер накладывает кубики сахара в стеклянную сахарницу. — Я могу понять, когда не покупают сливки из-за жирности, но неужели у тебя нет ни капли молока, Сейдж? — спрашивает она. — Боже мой, у всех есть молоко! — Я не переношу лактозу, — бормочет Сейдж. Я замечаю, что когда она разговаривает с сестрами, то опускает плечи, становится своей уменьшенной, более бледной копией. Как будто еще сильнее старается казаться незаметной. — Выноси! — велит Саффрон. — Кофе уже остыл. — Здравствуйте, — вклиниваюсь я. — Меня зовут Лео. Я могу вам чем-то помочь? Саффрон смотрит на меня, потом на Сейдж. — Кто это? — Лео, — повторяю я. — Коллега. — Вы печете хлеб? — с сомнением спрашивает она. Я поворачиваюсь к Пеппер. — А что вас так удивляет? Пекари обычно носят клоунские костюмы? Или я одеваюсь как бухгалтер? — Вы одеты как адвокат, — отвечает она. — Кто бы мог подумать! — Отлично, — произносит Саффрон, проплывая мимо нас с блюдом, — потому что это просто преступление, что во всем штате нет ни одного пристойного гастрономического магазина. Как мне накормить шестьдесят человек копченой грудинкой из супермаркета? — Ты забыла, что раньше тоже жила здесь? — кричит ей вслед Сейдж. Когда ее сестры поспешно выходят из кухни, мы остаемся одни, и я слышу плач. Но плачет не Сейдж. Она тоже его слышит. Она идет на звук, открывает дверь в кладовую и обнаруживает там запертую Еву. — Для тебя это настоящий кошмар, — бормочет она, когда берет собачку на руки, но смотрит на людей, собравшихся помянуть бабушку. Людей, которые хотят сделать ее центром внимания, когда будут делиться своими воспоминаниями. Она держит таксу на руках, а я вывожу ее через черный ход в кухне, вниз по лестнице, через заднюю лужайку туда, где оставил арендованную машину. — Лео! — восклицает она. — Что ты делаешь? — 287 —
|