|
* * * По мнению доктора Хорникера, неразборчивость в связях, которую проявляла Люкс, была обычной реакцией на эмоциональную недостаточность. «Подросткам свойственно искать любовь там, где есть вероятность ее обнаружить, – писал он в одной из статей, которые надеялся опубликовать. – Половой акт Люкс ошибочно посчитала любовью. Для нее секс стал утешением, которого ей не хватало и найти которое она стремилась после самоубийства сестры». Некоторые из парней предоставили в наше распоряжение доказательства, подтвердившие правоту построений психиатра. Уиллард сказал, что однажды, когда они лежали вдвоем в сарае, Люкс спросила, считает ли он содеянное ими чем-то грязным. «Я знал, какой ответ ей нужен. Нет, говорю. А она хвать меня за руку и давай ныть: „Я ведь тебе нравлюсь, правда?“ Ничего я ей не ответил. Лучше, когда девчонки не знают наверняка». По прошествии лет Трип Фонтейн был взбешен нашим предположением, что страстность Люкс могла проистекать из неверно понятой ею потребности. «Ты что же, хочешь сказать, будто я был для нее простым инструментом? Такое не подделаешь, друг. Все было взаправду». Мы даже ухитрились поднять эту тему в разговоре с миссис Лисбон, нашем единственном интервью с ней, проходившем в забегаловке у автобусного вокзала. В любом случае, она осталась непреклонна: «Всем моим дочерям вполне хватало любви. У нас дома любви всегда было в избытке». Сложно сказать. К наступлению октября дом Лисбонов стал выглядеть не особенно весело. Синяя шиферная крыша, которая под определенном углом к солнцу напоминала подвешенный в воздухе бассейн, явно потемнела. Желтые кирпичи подернулись коричневой копотью. По вечерам вокруг каминной трубы парили летучие мыши, совсем как у особняка Стамаровски через квартал. Мы привыкли к этим зверькам, выписывавшим сложные зигзаги и резко нырявшим вниз, в то время как девушки визжали, накрывая руками длинные волосы. Мистер Стамаровски выходил на балкон в черном свитере с высоким глухим воротом. Он разрешал нам бегать на закате по его огромной лужайке, и как-то раз, в клумбе, мы нашли дохлую летучую мышь с усохшим личиком и торчавшими из пасти двумя острыми вампирскими зубами. Мы всегда считали, что летучие мыши прибыли к нам из Польши вместе с семейством Стамаровски; они очень подходили к этому мрачному зданию с его бархатными шторами и атмосферой упадка Старого света – и вовсе не шли к практичным двойным дымоходам дома Лисбонов. Были и другие признаки постепенно наступившего запустения. Дверной звонок с лампочкой наверху перестал работать. На заднем дворе с ветки сорвалась кормушка для птиц, да так и осталась валяться на земле. На картонном пакете у двери Миссис Лисбон оставила записку, предназначенную для молочника: «Прекратите доставлять кислое молоко!» Вспоминая те времена, мистер Хигби уверял нас, что мистер Лисбон закрыл тогда внешние ставни на всех окнах, дотягиваясь до второго этажа длинным шестом. Мы поспрашивали у других, и все согласились с этим Мнением. Впрочем, Экспонат № 3 (фотография, сделанная миссис Бьюэлл: Чейз в стойке отбивающего с только что подаренной ему битой «Луисвилль Слаггер» в руках) утверждает обратное. Все ставни на доме Лисбонов, просматривающемся на заднем плане, открыты; это хорошо видно через увеличительное стекло. Фотография сделана 13 октября, в день рождения Чейза, совпавший с открытием первенства по бейсболу. — 50 —
|