|
Каждый из нас сказал дома, что переночует у друга, так что вся ночь была у нас впереди: мы спокойно могли сидеть здесь, попивая пиво, пока нас никто не тревожил. Но ни в сумерки, ни еще позже мы так и не увидели свет в доме Лисбонов, если не считать огоньков наверху в святилище. Казалось, они тоже едва мерцают, и мы решили, что вопреки всем стараниям у девушек подошли к концу драгоценные запасы воска. Окно в спальне Сесилии светилось мутным пятном, напоминая аквариум, в котором давным-давно не меняли воду. Пристроив у оконца штаба принадлежащий Карлу Тейгелу телескоп, мы разглядели рябой лик Луны, бесшумно скользившей в ночном небе, а потом и голубую Венеру – но направив телескоп к окну Люкс, мы оказались настолько близко, что вообще ничего не увидели. То, что поначалу казалось изогнутым в постели ксилофоном ее позвоночника, превратилось всего лишь в декоративную лепку. Волокнистая ямка в половинке персика, оставленной на столике у кровати еще с тех времен, когда в доме появлялись свежие фрукты, дала повод множеству неприличных догадок. Всякий раз, когда нам казалось, что мы поймали очертания тела Люкс или вообще что-то движущееся, фрагмент оказывался слишком невелик, чтобы мы могли воссоздать общую картину; в конце концов мы сдались, сложили телескоп и теперь полагались только на собственные глаза. Полночь минула в молчании. Луна скрылась за тучами. В штабе материализовалась бутылка клубничного вина «Ферма Буна»; ее передавали по кругу, пока та не была осушена и не упокоилась затем в ветвях. Том Богус перекатился к люку штаба и пропал из виду. Спустя минуту мы услышали журчание в кустах у пустой стоянки. Мы оставались начеку достаточно долго, чтобы заметить, как появился дядюшка Такер с рулоном линолеума в руках: он укладывал его у себя в доме уже в тринадцатый раз в попытке совладать с однообразием своей жизни. Достав пиво из холодильника в гараже, он вышел на лужайку и огляделся, обозревая погруженные во мрак окрестности. Зайдя за дерево, он ждал, когда из дома выйдет Бонни, перебирая пальцами свои четки. Заняв эту выгодную позицию, дядюшка Такер так и не увидел заметавшийся в окне спальни свет фонарика и ушел в дом прежде, чем мы услыхали стук распахивающихся створок. К этому времени все наши взгляды были прикованы к окну. Передвигаясь по траве, луч фонарика рассеял тьму внизу. Затем верхний свет включился и погас – три раза подряд. Поднялся ветерок. В черноте ночи затрепетали листья, и воздух наполнился сумеречным запахом, идущим из глубин дома Лисбонов. Никто из нас не может вспомнить, о чем мы тогда думали (и думали ли вообще?), что мы тогда решили – потому что в те минуты наше сознание забуксовало, отказываясь служить, даруя нам то единственное мгновение мира и полного покоя, которое мы когда-либо знали. Мы притаились наверху, над улицей, примерно на той же высоте, что и сестры Лисбон в осыпающихся стенах своих спален, – и они взывали к нам. Послышался скрип дерева. Затем, на краткий миг, мы увидели их – Люкс, Бонни, Мэри и Терезу – в обрамлении оконной рамы. Они смотрели в нашу сторону, они глядели на нас над бездонной пропастью ночной улицы. Мэри послала нам воздушный поцелуй или же просто отерла ладонью рот. Фонарик погас. Окно закрылось. И они исчезли. — 113 —
|