|
Мы позвонили сестрам Лисбон по телефону. В пожелтевшей от времени телефонной книге Ларсонов, точнехонько между Ликером и Литтлом мы разыскали нетронутую строку с номером Лисбона, Рональда А. Она помещалась примерно посредине правой страницы, не помеченная каким-либо значком или звездочкой, что вызвали бы в памяти отголосок былых страданий. Какое-то время мы просто смотрели на нее. И затем тремя указательными пальцами, сразу набрали этот номер. В трубке прозвучало одиннадцать гудков, прежде чем мистер Лисбон ответил на том конце. – Ну, что там произошло сегодня? – с ходу вопросил он изможденным голосом. Слова эти прозвучали невнятно. Прикрыв микрофон, мы ничего не ответили. – Я жду. Сегодня я выслушаю всю чепуху, которую вы станете нести. В трубке послышался какой-то шум, словно дверь приоткрылась в пустой коридор. – Послушайте. Дали бы вы нам передохнуть, а? – пробубнил мистер Лисбон. Наступила пауза. Дыхание с обоих концов, с полым механическим призвуком, столкнулось в электронном пространстве. Затем мистер Лисбон заговорил уже не своим голосом, то был резкий, высокий скрежет… Трубку схватила миссис Лисбон. – Оставьте нас в покое! – возопила она и брякнула трубку об стол. Мы продолжали ждать. Еще пять долгих секунд ее разгневанное дыхание свистело в наушнике, но, как мы и ожидали, связь не прервалась. На другом конце своей очереди ждал кто-то, скрытый пеленой тягостного молчания. Наугад мы выдавили робкое «Здрасьте». Миг спустя чей-то сиплый голос чуть слышно ответил: – Привет. Слишком давно мы не слыхали сестер Лисбон, и это короткое слово не всколыхнуло воспоминаний. Оно прозвучало – видимо оттого, что было произнесено шепотом, – до неузнаваемости измененным, каким-то зажатым – голос упавшего в колодец ребенка. Мы не расслышали, кому из сестер он принадлежал, и не знали, что говорить дальше. И все же мы все вместе цеплялись за невидимый провод линии – она, они, мы, – и вскоре в этом пустотелом туннеле телефонной сети к нашему молчанию подключился посторонний разговор. Откуда-то из-под толщи вод мужчина продолжал говорить с женщиной. Мы отчасти услышали, отчасти угадали содержание их беседы («Я думала, если салат…» – «Салат? Ты доконаешь меня этими салатами»), но потом, наверное, освободился другой узел, потому что оба голоса внезапно свернули в сторону по какой-то незримой стрелке и оставили нас ждать в гудящей тишине, а голос, раздраженный, но уже более сильный, чем прежде, сказал: – Черт. До скорого. – И на том конце повесили трубку. — 107 —
|