Мои ладони начали потеть. Колени дрожали так сильно, что мне пришлось остановиться и прислониться к стене. Я заставила себя двигаться дальше, пока не попала в коридор, по обеим сторонам которого виднелись двери. В воздухе витал запах еды. Но это не был тяжелый, неприятный запах, с которым у меня обычно ассоциировались больницы. Это был приятный аромат трав, здоровья и подтянутости, аромат кофе, только что испеченного хлеба с намеком на чеснок. Я подошла к лестнице. Перила были очень удобные. Мои ноги утопали в густом ворсе коврового покрытия. На втором этаже на стене были нарисованы две стрелки, указывавшие в противоположных направлениях. Одна – на палаты с восемнадцатой по двадцать пятую, другая – с двадцать шестой по тридцать третью. Когда я ехала в клинику, то остановилась у таксофона, чтобы позвонить в больницу. Администратор сказала, что цветы для миссис Гарднер можно доставить в палату двадцать семь. Я повернула налево и шла по коридору, пока не оказалась перед ее дверью. Боль из основания позвоночника перешла на желудок, заставляя меня буквально сгибаться в три погибели. Я направилась к уборной. В сумочке у меня были обезболивающие таблетки. Они обычно позволяли немного утихомирить боль, но она нужна была для возрождения. Важно было не нарушать мой природный цикл. Войдя в кабинку, я села на крышку унитаза и поправила одежду. Веревка, которая удерживала подушку под кофтой, ослабела. Я начала поправлять ее. Руки у меня тряслись. Дверь в уборную открылась. Какая-то женщина вошла в соседнюю кабинку. Я замерла и стала ждать, пока она вымоет руки и уйдет. Потом крепко затянула веревку и вышла из кабинки. Из зеркала на меня глядели абсолютно чужие, незнакомые глаза. Лицо было очень бледное. Я выглядела слишком изможденной для женщины на девятом месяце, но люди видели то, что хотели видеть, а они всегда смотрели на мой живот. Я брызгала воду на лицо, пока оно не покраснело. «Больше никогда… больше никогда… больше никогда…» Шепот подгонял меня. Я могла остановиться. Я хотела, чтобы кто-нибудь вошел и приказал мне убираться из больницы. Какая-нибудь старшая медсестра или любопытная служащая, которая бы поверила, что я просто заблудилась в этом лабиринте коридоров. Потом, впервые, я услышала тебя. Тебя, мою дочь. Ты звала меня. Я рывком распахнула дверь, уверенная, что застану Карлу Келли возле кроватки. Но она спала, положив одну руку на покрывало. Когда я подняла тебя, ты не издала ни звука. Ты была легче пушинки и крепко прижалась к моей груди. Скорее… Скорее… Мы двинулись вместе в уборную, где я спрятала тебя в вещевой мешок, и мы отправились навстречу будущему. Только не говори ни слова, тихо. Я быстро спустилась по лестнице, ковровое покрытие приглушало стук каблуков, прошла мимо кабинета администратора, где за стеклом все так же двигались темные фигуры, мимо строителей, которые не смотрели на меня и не свистели вслед. Я подошла к машине, положила мешок на сиденье и вырулила со стоянки. Боль в животе начала утихать. Лежа в мешке, ты двигалась, пыталась вырваться из этой темницы. Потом ты уснула. — 30 —
|