Цена нелюбви

— Я понимаю, тебя что-то гложет, так? — Большинство жертв Кевина еще были живы и, наверное, жалели Зигги. — Я уверен, у тебя болит душа! Но это не выход...

К несчастью для Зигги, достоверность гипнотизирующей тирады Бена Стронга — «Майкл? Брось оружие!» — была опровергнута лишь весной 2000 года, когда иск родителей жертв против более полусотни людей — родителей, учителей, школьных администраторов, других подростков, соседей, производителей видеоигр «Судный день» и «Землетрясение» и продюсеров фильма «Дневники баскетболиста» — рассматривался в окружном суде. Под присягой Стронг признался, что первоначальное, сбивчивое изложение событий было приукрашено средствами массовой информации и начало жить собственной жизнью. Запутавшись во лжи, он с тех пор мучился угрызениями совести. Выяснилось, что Майкл Карнел перестал стрелять и свалился еще до выступления нашего героя. Его капитуляция не имела никакого отношения ни к какому красноречивому мужественному воззванию.

«Он просто выдохся и выронил пистолет».

Шшш-тсс. Зигги отшатнулся.

Надеюсь, мое хладнокровное изложение событий не говорит о моем бессердечии. Просто факты гораздо страшнее и ярче любой скорби. Я всего лишь передаю последовательность событий, восстановленную «Ньюсуик».

Однако я не притворяюсь, будто удивительным образом постигла образ мыслей Кевина, еще одну чужую страну, которую менее всего хотела бы посетить. Впечатления Джошуа и Совито о нашем сыне отличаются от репортажей о подобных событиях. Например, колумбинские дети вели себя как маньяки: остекленевшие глаза, безумные ухмылки. Кевина, наоборот, называли «сосредоточенным» и «бесстрастным». Правда, он всегда выглядел таким на стрельбище и не только на стрельбище, если хорошенько подумать. Словно он сам становился стрелой и в этом воплощении находил ощущение целеустремленности, коей так сильно не хватало его флегматичной натуре.

Я очень много размышляла над тем фактом, что для большинства из нас существует непреодолимый барьер между безнравственными поступками в фантазиях и реальности. Это та прочная стальная стена, которая разделяет нож и мое запястье даже в самые мрачные моменты моей жизни. Так как же смог Кевин поднять арбалет, прицелиться в грудь Лоры и затем в реальности нажать на спусковой крючок? Я могу лишь предполагать, что он обнаружил нечто, что я не хочу даже представить. Что никакого барьера нет. Как мои заграничные путешествия или велосипедные замки и приглашения на школьных бланках, манипуляции с арбалетом можно разделить на серию простых последовательных действий. Возможно, нажать на спусковой крючок арбалета или пистолета не сверхъестественнее, чем потянуться за стаканом воды. Боюсь, оказывается, что перейти в «невообразимое» не сложнее, чем переступить порог обычной комнаты, и в этом, если хотите, весь фокус. Секрет. Как всегда, секрет в том, что никакого секрета нет. Может, Кевину даже хотелось похихикать, хотя это не в его стиле; колумбинские подростки хихикали. И как только выясняешь, что нет ничего, что могло бы тебя остановить, — что кажущийся непреодолимым барьер находится всего лишь в твоей голове, — можно снова и снова переступать тот порог, делать выстрел за выстрелом. Как будто жалкое ничтожество провело линию на ковре, которую ты не должен переступать, а ты дразнишь его, прыгая туда-сюда.