К моему удивлению, Кевин пригласил ее покидать летающую тарелку — это случилось впервые, и ему удалось произвести на меня впечатление. Я разрешила Селии поиграть при условии, что она наденет защитные очки; мое отношение к ее здоровому глазу теперь было близким к истерике. Однако, когда я через несколько минут выглянула в окно, Кевин играл со своей сестрой только в том смысле, в каком человек играет с самой летающей тарелкой. У Селии сильно уменьшилась глубина восприятия, и она пыталась схватить тарелку до ее приближения, естественно, промахивалась, и тарелка ударялась в ее грудь. Очень смешно. Конечно, поначалу самым трудным для меня было промывание пустой глазницы детским шампунем и смазывание ее увлажняющим кремом. Хотя доктор Сахатян уверил нас в том, что выделения уменьшатся, как только заживление закончится и будет поставлен протез, из полости непрерывно сочилась желтоватая жидкость, и иногда по утрам мне приходилось размачивать засохшую за ночь корку влажной салфеткой. Веко опустилось — sulcus, как назвал это окулист, — и припухло, поскольку тоже пострадало от кислоты и было частично восстановлено с помощью лоскутка кожи с внутренней стороны бедра Селии. (Очевидно, подъем века превратился в изящное искусство из-за высокого спроса в Японии на англификацию восточных черт лица, что в лучшие дни я считала ужасающим подтверждением могущества западной рекламы). Из-за припухлости и легкого покраснения Селия выглядела как избитые детишки на плакатах, призывающих доносить на соседей в полицию. Из-за опущенного века и открытого второго глаза создавалось впечатление, что Селия все время подмигивает, как будто мы с ней скрываем какую-то жуткую тайну. Я сказала Сахатяну, что не уверена, смогу ли заставить себя чистить дырку ежедневно, но он уверил, что я привыкну. В конце концов он оказался прав, но, когда я впервые подняла веко большим пальцем, меня чуть не вырвало. Если это и не было так ужасно, как я боялась, то тревожило на каком-то менее определенном уровне. Никого не было дома. Я вспомнила миндалевидные глаза с портретов Модильяни, отсутствие зрачков в которых создает впечатление гипнотической кротости и спокойствия, правда, и скорби, и намека на глупость. Цвет полости менялся от розового по краю до милостиво черного в глубине, но когда я подвела ее к свету, чтобы закапать капли с антибиотиком, то разглядела нелепое пластмассовое приспособление, не позволявшее глазнице съежиться. Как будто я таращилась в кукольный глаз. Я знаю, тебе не нравилось, что я так оберегаю ее, и тебе самому становилось неловко от своего недовольства. Поэтому ты был особенно нежен с Селией, сажал ее на колени, читал ей книжки. Я же прекрасно различала обдуманность твоих усилий — ты старался быть хорошим отцом, — но думаю, что Кевин принимал твое внимание к Селии за чистую монету. Увечье младшей сестры обеспечило ей еще больше любви и заботы, еще больше вопросов. «Тебе не нужно еще одно одеяльце, милая? Не хочешь ли еще кусочек торта? Не отправляй Селию спать, Франклин, пусть посмотрит цирковое представление со зверями». Глядя на живую картину в гостиной — Селия крепко спала у тебя на коленях, Кевин хмуро смотрел шоу Джерри Спрингера «У моей бабушки ребенок от моего парня» — я думала, не привела ли наша маленькая хитрость к неожиданным последствиям. — 233 —
|