Цена нелюбви

— Я и не говорил, что виню себя. — Он встал. — Я могу быть свободен?

— Еще одно, — сказал ты. — Твоя сестра будет нуждаться в твоей помощи.

— Почему? — спросил он, продвигаясь к холодильнику. — Один глаз остался, не так ли? Ей же не понадобится собака-поводырь или белая палка.

— Да, — сказала я. — Ей повезло.

— Ей понадобится твоя поддержка, — сказал ты. — Ей придется носить повязку...

— Клево. — Он отошел от холодильника с пакетом нефелиума. Был февраль; как раз сезон.

— Со временем ей сделают стеклянный протез, — сказал ты, — но мы были бы благодарны, если бы ты защищал ее, если соседские дети станут дразниться...

— Как? — спросил он, тщательно очищая оранжевый фрукт от грубой кожицы и обнажая розовато-белую мякоть. — Селия — клоун! Селия — клоун? — Содрав бледную прозрачную кожицу, он сунул фрукт в рот, пососал и вытащил.

— Ну, и все же...

— Послушай, пап. — Он методично раскрыл нефелиум, отделяя склизкую мякоть от гладких коричневых семян. — Вряд ли ты хорошо помнишь свое детство. — Он сунул мякоть в рот. — Сели просто придется утереться.

Я чувствовала, как тебя распирает от гордости за то, что твой сын подростковой крутостью пытается скрыть смятение чувств, вызванное трагическим случаем с сестрой. Этот спектакль, эта подслащенная жестокость были рассчитаны на тебя, Франклин. Да, он был в смятении, да, его обуревали противоречивые чувства, но если бы ты заглянул в его зрачки, то увидел бы, что они густые и вязкие, как деготь. И в его подростковых метаниях не было ничего остроумного.

Кевин протянул тебе фрукт:

— Эй, мистер Пластик, хочешь полакомиться?

Ты отказался.

— Я не знала, что ты любишь нефелиумы, — выдавила я, когда он взялся за второй.

— Ну да, — сказал он, очищая фрукт и катая мякоть по столу указательным пальцем. У шарика был призрачно-молочный цвет катаракты.

— Просто они очень вкусные, — нервно сказала я.

Он вонзился в нефелиум передними зубами.

— Да, как скажешь. Благоприобретенный вкус.

Он явно намеревался расправиться со всем пакетом. Я выбежала из кухни. Он рассмеялся.

В те дни, когда мне выпадали утренние часы посещений, я работала дома. Кевин часто вываливался из школьного автобуса как раз во время моего возвращения из больницы. В первый раз, когда он вразвалку переходил Палисад-Пэрид прямо перед моим носом, я остановила «луну» и предложила подвезти его по нашей крутой подъездной аллее. Ты бы не нашел ничего необычного в том, чтобы посидеть в машине с собственным сыном, тем более всего две минуты. Однако мы с Кевином редко допускали столь удушающую близость, и я помню, как болтала без умолку всю дорогу. Вдоль улицы стояли автомобили; родители боялись, как бы их детишкам не пришлось пройти собственными ножками десять ярдов, и я отметила тот факт, что все эти автомобили — претенциозные джипищи. Это слово сорвалось с моего языка, прежде чем я вспомнила, что Кевин терпеть не может, когда я коверкаю слова ради комического эффекта — еще одна уловка, обслуживающая миф моего отстранения от здешней жизни.