Цена нелюбви

— Франклин, я хочу еще одного ребенка.

Я открыла глаза и заморгала. Я сама себя удивила. Пожалуй, это были мои первые спонтанные слова за последние шесть или семь лет.

Ты резко развернулся. И твой ответ тоже был спонтанным:

— Ты точно шутишь.

Момент не казался подходящим для напоминания о твоих сожалениях по поводу неспортивного поведения Джона Макинроя.

— Я хочу, чтобы мы начали работать над моей беременностью прямо сейчас.

И это было самым странным. Я чувствовала абсолютную уверенность, а не неистовый порыв, свидетельствующий о безумном капризе или отчаянном желании ухватить универсальное лекарство для спасения брака. Это была та самая необузданная решимость, о которой я молилась в период наших длительных дебатов о рождении ребенка и отсутствие которой завело нас на мучительно абстрактные дороги вроде «переворачивания страницы» и «ответа на главный вопрос». Никогда и ни в чем в своей жизни я не испытывала подобной уверенности, и потому так сильно обескуражила меня твоя реакция. Почему ты считал, что требуется какое-то обсуждение?

— Ева, забудь. Тебе сорок четыре. В лучшем случае ты родишь трехголовую лягушку.

— В наше время многие женщины рожают в этом возрасте.

— Вздор! Я думал, что, отправив Кевина в школу на полный день, ты вернешься в НОК! А как же твои великие планы умчаться в Восточную Европу «после гласности»? Стать первой! Опередить «Одинокую планету»?

— Я подумывала о возвращении в НОК. И все еще могу вернуться. Однако работать я могу до конца жизни, а, как правильно и чутко ты только что заметил, только одну вещь я могу сделать в очень короткий срок.

— Поверить не могу. Ты говоришь серьезно! Ты серьезна... серьезна!

— Франклин, почему тебя тошнит от слов: я хочу забеременеть? Разве ты не хочешь, чтобы у Кевина был товарищ для игр?

По правде говоря, я тоже с удовольствием с кем-нибудь играла бы.

— Они называются одноклассники. И родные братья-сестры всегда ненавидят друг друга.

— Только если близки по возрасту. Она будет моложе Кевина как минимум на семь лет.

— Она? — рассердился ты.

Я поморщилась.

— Гипотетически.

— И все это потому, что ты хочешь девочку? Чтобы наряжать ее в платьица? Ева, это на тебя не похоже.

— Да, желание наряжать ее в платьица не в моем стиле. Так что не было причин говорить об этом. Послушай, я понимаю твои сомнения, но я не понимаю, почему возможность моей беременности так тебя злит.

— Разве не ясно?

— Совершенно не ясно. Я думала, тебе очень нравится быть отцом.

— Мне да! Ева, почему ты полагаешь, что, даже если заполучишь эту воображаемую дочь, что-нибудь изменится?