Цена нелюбви

— Видите ли, к его одиннадцати—двенадцати годам было уже слишком поздно. Никаких правил, никаких кодов... Дети живут в том же мире, что и мы. Тешиться тем, что мы можем защитить их от мира, не просто наивно, но и тщеславно. Нам хочется иметь основания говорить себе, что мы хорошие родители, что мы делаем все возможное. Если бы у меня была возможность начать сначала, я позволила бы Кевину играть во все, что он хочет; ему мало что нравилось. И я бы отбросила все правила насчет телевизора и видео. Из-за них мы просто выглядели глупо. Они подчеркивали нашу беспомощность и провоцировали его презрение.

Хотя меня не прерывали, я сократила свой монолог. Сейчас нетерпение юриспруденции меня не ограничивает, так что позволь развить мою мысль.

На самом деле не наша очевидная неспособность оградить Кевина от Большого Плохого Мира, как я вроде бы подразумевала, вызывала его презрение. Не бесполезность наших табу, а их суть казалась Кевину шуткой. Секс? О, обнаружив мои страхи, он этим воспользовался, но в других отношениях? Это было скучно. Не обижайся, мы с тобой безумно наслаждались друг другом, но секс действительно скучен. Как игрушки, которые Кевин отвергал в раннем возрасте, где красный колышек вставляется в красное отверстие. Секрет в том, что никаких секретов нет. Траханье в его средней школе было настолько распространенным и банальным, что вряд ли сильно его возбуждало. Альтернативные круглые отверстия обеспечивают временную новизну, иллюзорность которой он видел насквозь.

Что касается насилия, секрет еще более прост.

Ты помнишь, как ради нескольких приличных фильмов мы однажды плюнули на рейтинговую систему и устроили, осмелюсь сказать, семейный просмотр «Храброго сердца»? В финальной сцене пыток Мел Гибсон растянут на дыбе, привязанный к ней по рукам и ногам. Каждый раз, как пытавшие его англичане крепче натягивали веревки, сизаль стонал, и я вместе с ним. Когда палач вонзил острый нож в живот Мела и вспорол его, я сжала виски ладонями и заскулила. И посмотрела из-под руки на Кевина. В его устремленном на экран взгляде светилось пресыщение. Лицо сохраняло обычное спокойное выражение. Он не разгадывал кроссворд из «Таймс», но рассеянно закрашивал фломастером все белые клетки.

Кинематографические пытки тяжело воспринимать, если только на каком-то уровне вы верите, что это происходит с вами. Вообще-то плохая репутация этих сцен у ярых проповедников христианства нелепа, ведь воздействие на публику отвратительных спецэффектов опирается на христианское принуждение смотреть на жизнь глазами соседа. Однако Кевин тайну раскрыл: это не просто не реальность, это не он. Годами я наблюдала, как Кевин смотрел на обезглавливания, потрошения, расчленения, свежевания, сажания на кол, вырезания глаз и распятия и не видела, чтобы он хоть раз вздрогнул. Потому что он овладел этим трюком. Если вы отвергаете отождествление, вся эта бойня расстраивает не больше, чем приготовление бефстроганов вашей матерью. Так от чего же мы пытались защитить его? Практические вопросы насилия — элементарная геометрия, его законы — грамматика; как школьное определение предлога, насилие есть нечто, что самолет может сделать с облаком. Наш сын овладел и геометрией, и грамматикой на уровне выше среднего. В «Храбром сердце» или «Бешеных Псах» было мало того, что Кевин не мог бы изобрести сам.