|
— Нина, — говорит Патрик, входя в комнату. — Мне нужно с тобой поговорить. «Не сейчас», — думаю я, холодея. Конечно, у Патрика хватит ума не обсуждать то, что произошло между нами, в присутствии моего мужа. Или, возможно, это именно то, чего он хочет. — Отец Гвинн мертв. — Патрик протягивает мне переданную по факсу статью. — Мне позвонил начальник полиции из Бель-Шасс. Несколько дней назад он устал работать по летнему времени и нажал на власти… Как бы там ни было, похоже, когда они пришли его арестовывать, он уже был мертв. Мое лицо застыло. — Кто это сделал? — шепчу я. — Никто. Его хватил удар. Патрик продолжает говорить, его слова падают, как градины, на бумагу, которую я пытаюсь прочесть. — …Этому чертовому начальнику понадобилось целых два дня, чтобы собраться и позвонить мне… «Отец Гвинн, любимый местный священник, был найден экономкой мертвым в своей квартире». — …по всей видимости, в его семье страдают сердечно-сосудистыми заболеваниями… «Он казался таким умиротворенным, понимаете, в своем мягком кресле, — сообщила Маргарет Мэри Сера, которая уже пять лет работала у священника экономкой. — Как будто только-только заснул, после того как допил какао». — …и прочти это: говорят, его кошка сдохла — не перенесла этой смерти… «И по странному стечению обстоятельств любимая кошка Гвинна, которую прекрасно знали все прихожане, умерла вскоре после приезда полиции. Тех, кто близко знал святого отца, это не удивило. “Она так сильно его любила. Мы все любили”, — сказала Сера». — Нина, все закончилось. «Панихида состоится в среду утром, в 9 часов, в церкви Пресвятой Богоматери. Церемонию проводит архиепископ Шульте». — Он умер. — Я пробую правду на язык. — Он мертв. Возможно, Бог таки существует. А может, есть некое верховное колесо правосудия. Вероятно, это и есть возмездие. — Калеб! — поворачиваюсь я к мужу. Все остальное понятно и без слов: Натаниэль сейчас в безопасности; не будет никакого суда по делу об изнасиловании, на котором ему придется выступать в роли свидетеля; больше злодей этой драмы никогда не обидит ничьего сына; после моего приговора этот кошмар на самом деле закончится. Его лицо такое же белое, как и мое. — Я слышал. В этом крошечном зале заседаний после двух часов убийственного процесса я чувствую буйную радость. И в этот момент совершенно неважно, что мы с Калебом утратили. Намного важнее эта радостная новость, она нас объединяет. Я заключаю мужа в объятия. Который в ответ не спешит меня обнимать. Мои щеки заливает краска стыда. Когда я, сохраняя остатки достоинства, поднимаю глаза, Калеб пристально смотрит на отвернувшегося Патрика. — 208 —
|