— Мамочка! — восклицает Натаниэль. Я поднимаю его высоко в воздух, наслаждаясь тяжестью его тела. Сердце, как колибри, бьется в горле. — Калеб… Он не смотрит на меня: — Я не буду заходить. Это визит из жалости. Через несколько минут Натаниэль уедет. Я крепче прижимаю к себе сына. — Веселого Рождества, Нина! — желает Калеб. — Я завтра его заберу. Он кивает мне и спускается с крыльца. Натаниэль болтает без умолку, его радость еще сильнее окутывает нас, когда грузовик Калеба отъезжает от дома. Я смотрю на следы, оставленные Калебом на заснеженной дорожке, как будто они являются ключом, неправдоподобным доказательством того, что привидение было и исчезло. Часть III Наши добродетели — это чаще всего переодетые пороки. Франсуа, герцог де Ларошфуко Сегодня в садике мисс Лидия угощала нас особым обедом. Сначала мы получили листик салата с изюмом. Это была личинка. Потом косичку волокнистого сыра — гусеницу. Потом куколку насекомого — виноградину. Последним был кусок хлеба с корицей, вырезанный в форме бабочки. После этого мы вышли на улицу и освободили бабочек-монархов, которые родились у нас в классе. Одна села мне на запястье. Сейчас она выглядела совсем по-другому, но я точно знал, что это та же гусеница, которую я нашел неделю назад и отдал мисс Лидии. Потом она улетела к солнцу. Иногда мир меняется так быстро, что в горле все болит. Глава 7 Когда мне было четыре года, я нашла на подоконнике в спальне гусеницу и решила спасти ей жизнь. Я попросила маму отвести меня в библиотеку, чтобы заглянуть в справочник и узнать, как их разводить. Я наделала булавкой дырочек в крышке банки, постелила травы, листьев и поставила наперсток с водой. Мама сказала, что если я не выпущу гусеницу, то она умрет, но я была уверена, что мне лучше знать. В реальном мире ее может переехать грузовик. Или она зажарится на солнце. А я сумею защитить ее от любых случайностей. Я добросовестно меняла ей еду и воду. Пела, когда садилось солнце. И на третий день, несмотря на мои наилучшие намерения, эта гусеница умерла. Годы спустя все повторяется сначала. — Нет, — говорю я Фишеру. Мы останавливаемся, и холодный январский воздух змеей вползает в складки моей куртки. Я швыряю ему бумаги, как будто если не буду видеть имени своего сына, то оно исчезнет из списка свидетелей. — Нина, не тебе решать, — мягко возражает он. — Натаниэль будет давать показания. — Квентин Браун вызывает его только для того, чтобы поквитаться со мной. Хочет, чтобы я смотрела, как у Натаниэля в зале суда снова случился рецидив, чтобы я опять потеряла контроль, уже перед судьей и присяжными. — 192 —
|