В этом заключался Нинин просчет. Она ошибочно решила: если время остановить — все вернется на круги своя. Он не мог ее винить, потому что сам всякий раз наступал на те же грабли, находясь рядом с ней. Патрик понимал: он должен спросить себя, не на что он готов ради Нины… а на что не готов. Стюардесса, словно детскую коляску, толкает перед собой столик с напитками. Останавливается у ряда, где сидит Патрик. — Что вам предложить? — спрашивает она. Ее улыбка напоминает Патрику маску Натаниэля во время минувшего Хеллоуина. — Томатный сок. Без льда. Сидящий рядом с Патриком мужчина складывает газету. — Томатный сок с водкой, — усмехается он, растягивая слова с сильным техасским акцентом. — Да, со льдом. Стюардесса идет дальше, оба мужчины делают глоток из своих бокалов. Сосед опускает глаза в газету и качает головой. — Следует поджарить эту сучку, — бормочет он. — Прошу прощения… — Я об этом деле об убийстве. Все, наверное, о нем слышали… Даже нашелся дурак, который требует в последнюю минуту выпустить ее из камеры смертников, потому что она обрела Иисуса. Все дело в том, что губернатор боится поджарить ее, потому что она женщина. Патрик всегда был сторонником смертной казни. Но он слышит свой голос: — Звучит здраво. — Наверное, вы из тех либеральных янки, — поднимает его на смех сосед. — Как по мне, совершенно не важно, есть у тебя член или нет. Выстрелил человеку в затылок в ночном магазине — получи сполна. Понимаете? — Он пожимает плечами и допивает свой сок с водкой. — Вы летите по делам или как? — По делам. — Я тоже. Занимаюсь торговлей. Продаю милосердные мышеловки, — доверительно сообщает он, как будто это секретная информация. — Я адвокат из американского союза защиты гражданских свобод, — врет Патрик. — Лечу, чтобы представлять дело этой женщины в суде. Торговец заливается краской: — Простите. Я не хотел показаться неуважительным… — Как бы не так! Мужчина сворачивает газету и засовывает ее в карман сиденья впереди. — Даже ваше сочувствие не сможет всех спасти. — Всего одну, — отвечает Патрик. — На большее я и не надеюсь. Вот женщина, которая носит мою одежду. У нее моя кожа, мой запах, но это не я. Грех подобен чернилам, он проникает в человека, окрашивает его, делает его совершенно другим. Его невозможно смыть. Как ни пытайся, прежним никогда не станешь. Слова не смогут оттянуть меня от края. Как и дневной свет. Это непреодолимо. Это атмосфера, в которой я должна научиться дышать. Отрастить жабры для греха, чтобы вбирать его в себя с каждым вздохом. — 178 —
|