Я всегда считала, что в аду есть отдельное место для самых страшных грешников — серийных убийц, насильников детей, социопатов, которые готовы за десять долларов в кошельке перерезать другому горлу. И даже когда мне не удавалось добиться для них обвинительного приговора, я уверяла себя, что в конце концов они получат по заслугам. Получу и я. Я уверена в этом. Даже несмотря на то что сейчас я не нахожу в себе сил встать, даже несмотря на то что мне хочется изорвать себя в клочья, в глубине души я думаю: «Он все еще где-то рядом». Я беру трубку, чтобы позвонить Фишеру. Но потом вешаю ее на место. Ему необходимо это услышать, он может и сам об этом узнать. Но я пока не знаю, как это отразится на ходе дела. Возможно, обвинение станет еще больше сочувствовать потерпевшему, который оказался настоящей жертвой. С другой стороны, невменяемость и есть невменяемость. Не суть важно, кого я убила: отца Шишинского, судью или любого присутствующего в зале суда — если я в момент совершения преступления была невменяема, следовательно, меня нельзя признать виновной. Если честно, при таком раскладе я выгляжу еще более безумной. Я сажусь за кухонный стол и закрываю лицо руками. Раздается звонок в дверь, и в кухню неожиданно заходит Патрик, слишком большой для этого маленького пространства. Он рвет и мечет из-за сообщения, которое я оставила ему на пейджере. — Что? — требовательно вопрошает он, с первого взгляда оценив мое состояние и тишину в доме. — Что-то с Натаниэлем? Такой провокационный вопрос, что я помимо воли начинаю смеяться. Я смеюсь до колик в животе, пока не начинаю хватать ртом воздух, пока по моим щекам не начинают течь слезы — я понимаю, что захлебываюсь рыданиями. Руки Патрика ощупывают мои плечи, руки, талию, как будто то, что сломалось у меня внутри, — всего лишь обычная кость. Я вытираю нос рукавом и заставляю себя взглянуть ему в глаза. — Патрик, — шепчу я. — Я облажалась. Отец Шишинский… он не… он не… Он успокаивает меня и заставляет все ему рассказать. Когда я заканчиваю, он целых полминуты таращится на меня, прежде чем заговорить. — Ты серьезно? — спрашивает Патрик. — Ты застрелила не того человека? Ответа он не ждет, просто встает и начинает мерить шагами комнату. — Нина, подожди секунду. В лаборатории что-то напутали, такое бывало и раньше. Я хватаюсь за спасательный круг: — Может быть. Какая-то врачебная ошибка. — Но нам назвали преступника еще до того, как мы получили пятно спермы в качестве улики. — Патрик качает головой. — Почему Натаниэль назвал его имя? — 160 —
|