Удача ценится дешево, если приходит сама… …Уйдя к Владимиру, Лена, как-то незаметно для себя, изменила свое отношение к интимной жизни. Теперь она шла домой к мужу. А не к мужчине… …Лена помнила все. Она просто не могла не помнить. Слишком большая часть жизни прошла у нее под знаком художника. Но вся ее персональная, женская логика противилась этой памяти. Признавать то, что она сделала ошибку, расставшись с Петром, Лена не могла. И не хотела. И, без всяких усилий, сделав ошибку, она бросила все свои силы на то, чтобы доказать себе, что никакой ошибки она не сделала. Простая мысль о том, что чтобы не делать новые ошибки, нужно, прежде всего, признавать старые, стучалась к ней, но Лена эту мысль не пустила. Забаррикадировалась от нее. А, может, Лена поступила так, как поступают страусы в рассказах тех, кто страусов никогда не видел. Да, и вообще, это еще вопрос – кто кого создает: человек – свои ошибки или ошибки – своего человека?.. …Однажды, месяца через полтора после их разлуки, Петр приснился Лене. Не смотря на то, что рано или поздно приходится просыпаться, сон – это честнейший обман в природе. Наверное, потому сны легко забываются. Иначе, люди не могли бы заснуть. Петр был во всем черном, но Лене не показалось это страшным. Наоборот. Торжественность вида художника вызвала ее раздражение – последний аргумент, когда аргументов уже нет. Умная женщина всегда сумеет сыграть женщину. Умная женщина, сделавшая глупость – тем более. Даже во сне: – Ты поставил нас в условия, при которых мы так и не стали семьей, – в ответ на эти слова Лены, Петр просто пожал плечами, но это не остановило ее: – Ты захотел, чтобы мы встречались всего два раза в неделю. А мне нужен был человек, который был бы рядом каждый день. Пришедший в Ленин сон Петр, ответил ей спокойно и меланхолично: – А мне казалось, что это ты поставила нас в такие условия. Я все время говорил, что мне не хватает этих встреч. Не хватает тебя. И перестал с тобой спорить потому, что не хотел терять эти встречи – именно оттого, что мне ты нужна была всегда. – Да, говорил, – признала Лена. Во сне. Потом, когда она проснулась, ей никак не удавалось вспомнить о том, когда же она уже слышала, как Петр говорил таким странным голосом. Голосом вялым, безразличным, сквозь который пробивалась ирония. Неуверенная. Покачивающаяся, как пьяница, по дороге домой. И еще, в этом голосе звучало презрение… …Почему интонации художника были такими знакомыми, Лена вспомнила через несколько дней. Таким тоном Петр разговаривал со своей женой, в тот день, когда Лена вышла на работу во вневедомственной охране в последний раз. — 96 —
|