|
Кейко: Мое имя теперь не имеет никакого значения. Я была вдовой капитан-лейтенанта военно-морской авиации Омиёке Такумы, но с тех пор прошло много лет. Никто уже не помнит ту, какой я была когда-то. Жена: Разве можно ее забыть? В течение двадцати лет она была подругой известного злодея, сенатора Ито Кацусиге, сегуна рэкетиров и вымогателей. Обо всем написано здесь, в этих бумагах. (Показывает папку Матери.) Что я должна сохранить, а что сжечь? Мать: Не знаю. Раз уж мы решили повидаться с ней, давай послушаем, что она скажет. Кейко: Вы, конечно, много слышали обо мне и правды, и лжи, но какое это имеет теперь значение? В течение двадцати лет я была, по существу, ничтожным созданием. Самые низкие воры и преступники окружали меня тогда. Они проникали ко мне, словно коты темной ночью, терлись о стены моего дома и мурлыкали. Но мой дом был давно покинут. В нем никто не жил. В 1966 году я отреклась от мира и вступила в женский монастырь Хоссо в Наре. И когда настоятельница обрила мою голову… (Кейко замолчала.) Прислушайтесь, вы слышите? Это крик лесного сорокопута, который накалывает свою добычу на шипы. У меня словно гора с плеч свалилась. Я ощутила прохладное прикосновение зеркала к своему темени и почувствовала облегчение. Но то была иллюзия. Я не заметила, как снова подпала под его власть. Четырнадцать лет назад я отправила свою горничную Коюми в женский монастырь Гессудзи. Семь тяжелых жестоких лет, после смерти моего супруга барона Омиёке и до 1952 года, когда был отменен оккупационный режим, она служила мне верно и преданно, слишком верно и слишком преданно. Ее чрезмерная преданность напоминала мне о моем позоре, о тех бесстыдных поступках, которые я совершала в течение этих семи лет и свидетельницей которых была Коюми, моя сообщница в любовных утехах. Мать: Она признается в противоестественной связи с другой женщиной. Жена: Лесбийская мерзость, вот что это такое. Кейко: Я не предвидела, что мое появление в Гессудзи возбудит в Коюми чувства, которые дремали все эти четырнадцать лет. Мать: Мирские грехи преследуют даже отшельников и аскетов. Жена: В ней нет и следа раскаяния. Она намеренно воспламенила страсть в той глупой женщине. Представляю эту отвратительную парочку – мерзкую распутницу и моего мужа. Лесбиянка в объятиях содомита. Я никому – даже себе – никогда не позволяла говорить об отклонениях в поведении моего супруга. (Обращаясь к Кейко.) Мне было бы легче, если бы он изменял мне с какой-нибудь другой женщиной, а не с… Мать: Простите ее, достопочтенная сестра. Жена моего сына говорит в порыве отчаяния. — 427 —
|