Последнее правило

В действительности я плохо знал деда. После смерти бабушки он жил в доме престарелых, мама дважды в год возила нас его проведывать. Там воняло мочой, и старики в инвалидных креслах наводили на меня ужас. Их кожа, казалось, натянулась и лоснилась на костлявых пальцах и коленях. Единственное приятное воспоминание о дедушке — это как я еще совсем крошкой сидел у него на коленях, а он вытаскивал из моего уха монетку в двадцать пять центов. От него пахло виски, а седые волосы, когда я их трогал, были жесткими, как мочалка.

Но как бы там ни было, он умер, и я должен был что-то почувствовать. А если нет, то я ничем не лучше Джейкоба.

Маме пришлось большую часть времени принимать соболезнования от людей, которых она даже не знала, а мы были предоставлены самим себе. Я сидел рядом с Джейкобом, который не отрываясь смотрел на гроб. Гроб был черный и стоял на импровизированных козлах, задрапированных красным бархатом.

— Джейкоб, — шепотом позвал я. — А что, по-твоему, происходит после?

— После чего?

— Ну… после… ты понимаешь. Когда умираешь. Думаешь, можно попасть в рай, даже если никогда не ходил в церковь? — Я на мгновение задумался. — Как думаешь, на небесах ты узнаешь знакомых? Или это как начать с нового листа, перевестись в другую школу?

Джейкоб посмотрел на меня.

— После смерти человек разлагается. Через несколько минут после смерти на тело слетаются мясные мухи. Они откладывают яйца на открытые раны и в естественные отверстия даже еще до смерти, их личинки вылупливаются через сутки. И хотя личинки не живут под землей, куколки могут быть закопаны живыми вместе с телом и продолжать разъедать тело и в гробу.

У меня отвисла челюсть.

— Что? — с вызовом восклицает Джейкоб. — Неужели ты думал, что бальзамирование сохраняет тело навсегда?

Больше я вопросов не задавал.

Как только на Джейкоба в очередной раз натянут костюм, я оставляю Оливера утрясать последствия, а сам направляюсь в мамину спальню. На стук она не отвечает, поэтому я чуть приоткрываю дверь и заглядываю в комнату.

— Я тут, — откликается она, стоя у платяного шкафа.

— Мама…

Я присаживаюсь на кровать.

— Джейкоба одели?

Она пытается выглянуть в дверь.

— Почти.

Я убираю нитку с ее стеганого одеяла.

Все годы, что мы живем здесь, мама спит на левой стороне кровати. Думаете, она спит, разметавшись по всей кровати? Вот и нет. Похоже, она до сих пор ждет мужчину, который бы занял вторую половину.

— Мама, — повторяю я, — нам нужно поговорить.