Эндрю поднимает глаза. — До того как увиделась со мной или после? Я, не дрогнув, лгу: — После. Когда же этому всему придет конец? Обессилев, он опускается на стул, и я впервые замечаю синяки у него на лбу и около рта. И следы ногтей на шее. На слушании я был настолько занят судьей, что даже не взглянул на своего подзащитного. Он долго молчит, и единственный звук в комнате доносится из бьющейся в предсмертных конвульсиях лампы на потолке. — На нее сейчас столько всего навалилось, — вкрадчиво увещеваю его я. — Вы двадцать восемь лет прожили с осознанием возможности такого исхода, а для Делии это было потрясением. Ей нужно немного времени. И ей нужно знать, что вы готовы дать ей его. — Я запинаюсь. — Вы пошли на громадный риск, чтобы быть с ней, Эндрю. Зачем же останавливаться сейчас? Я вижу, что он сомневается, а другого мне и не надо. — Если я послушаюсь, — наконец произносит он, — что со мной будет? Я качаю головой. — Не знаю, Эндрю. Но если вы меня ослушаетесь, могу точно сказать, что будет с вами. И мне кажется… Внимание мое привлекает арестант, идущий мимо нашей комнаты. В крохотном окне я различаю его седые волосы до плеч и ссутуленные плечи. Ему, должно быть, лет семьдесят, а то и все восемьдесят. Эндрю может ожидать такая же участь. — Мне кажется, все заслуживают второго шанса, — договариваю я. Эндрю опускает голову. — Можешь передать Делии кое-что? Он спрашивает о том этическом канате, на котором я балансирую. Как адвокат я давно привык к подобной эквилибристике, но сейчас я вспоминаю, что этот человек — не просто мой клиент, а его дочь — не просто свидетельница. И земля становится дальше еще на тысячу миль. — Все, что вы скажете, не покинет этих стен, — заверяю его я. Эндрю кивает. — Хорошо. И сделка заключена: плечи его расправляются, кулаки разжимаются, мы обмениваемся доверием. Я, откашлявшись, деловито извлекаю из портфеля блокнот. — Ну что же, — начинаю я подчеркнуто сухо, — расскажите, как вам удалось ее украсть. На этом этапе клиент обычно вопит: «Я этого не делал!» Или: «Клянусь, меня просто попросили поставить эту машину в гараж. Я не знал, что она ворованная!» Или: «Я надела джинсы своего парня. Откуда мне было знать, что там в кармане лежит пакет травки?» Но Эндрю уже признался во всем, а цепочка улик, тянущаяся через тридцать неполных лет, безошибочно указывает на то, что они с дочерью жили под вымышленными именами и с вымышленными биографиями. — 82 —
|