— Мне кажется, — осторожно говорю я, — Рутэнн знала, чего ей хочется. Луиза упирается взглядом в клеенку на столе. По красным клеткам разбросаны монеты, как будто кто-то хотел сыграть в шахматы, не имея в распоряжении фигур. Она берет несколько центов и зажимает в кулаке. — Мама научила меня считать мелочь, — тихо говорит она. — Я очень долго не могла запомнить, думала, что монета в десять центов — это один цент, она ведь меньше. Но мама не сдавалась. Говорила, что уж что-что, а мелочь считать я обязана научиться. — Луиза промокает глаза мятой салфеткой. — Простите. Просто… Смешно, как мы твердим, что дети — собственность родителей, хотя на самом деле все наоборот. Я вдруг вспоминаю себя совсем маленькой, вспоминаю, как отец меня обнимал. Я пыталась обхватить его, но у меня не получалось закольцевать экватор его тела полностью, отец все равно оставался необъятным. И вот однажды у меня получилось. Не он меня обнял, а я его, — и в тот миг мне очень хотелось, чтобы он обнял меня в ответ. Луиза раскрывает ладонь, и монеты сыплются дождем. — И представьте себе, — говорит она, кривясь в горькой усмешке, — сейчас я работаю в банке. Мы с Софи стоим на краю Второй Месы, и по нашим лицам скользит тень парящего в небе ястреба. — Это значит, — поясняю я, — что Рутэнн здесь больше нет. Софи поднимает на меня удивленный взгляд. — Она теперь там, где дедушка? — Нет. Дедушка вернется, — говорю я, хотя не уверена, что это так. — А когда человек умирает, он уже не возвращается. Никогда. — Я не хочу, чтобы Рутэнн уходила. — Я тоже, Соф. Меня одолевает жгучее желание подхватить ее на руки, стиснуть и не выпускать. И я не противлюсь ему. Она обвивает меня тоненькими ручонками и прижимается губами к моему уху. — Мамочка, — говорит она, — я хочу всегда быть рядом с тобой. А я говорила это своей матери? Услышав за спиной шаги, я оборачиваюсь и вижу Фица, нерешительно направляющегося к нам. Он боится нам помешать. — Спасибо, что приехал, — говорю я, и слова получаются твердыми, деревянными. — Я перед тобой в долгу, — отвечает Фиц. Я опускаю глаза. Он не спрашивает, что случилось, не спрашивает, почему я позвонила ему, а не Эрику. Он понимает, что сейчас я не готова это обсуждать. — Я помню, что послала тебя к черту, — говорю я. — Но я рада, что ты меня не послушался. — Делия, эта статья… — Знаешь что? — говорю я, с трудом удерживаясь от слез. — Сейчас мне журналист не нужен. А вот друг пригодился бы. — 184 —
|