|
Я опускаю голову на подушку и наконец впадаю в дремотное состояние. А вдруг через несколько месяцев Анна-Луиза захочет приехать погостить у меня в Сиэтле? Пусть тогда сама спит на полу в моей квартире. А что, поживем вместе, заведем новых друзей, будем ходить с ними в приличные рестораны, а потом тихо разойдемся каждый в свою сторону и на годы потеряем друг друга из виду. Мало-помалу отойдут в небытие и рождественские открытки, и звонки по телефону. А там, глядишь, и воспоминания, как самые тяжелые трансурановые элементы, в конце концов распадутся, и когда-нибудь окажется, что каждый из нас с кем-то уже развелся и живет в просторном доме с полами, выложенными узорной плиткой, с комнатными освежителями воздуха и с кранами из чистого золота. А потом мы станем еще старше, и память начнет сдавать уже окончательно. Но что бы ни случилось — как бы сильно ни расширялся пролив между нами,— мы останемся друг для друга теми, кто последним покинет угасающую память. Потому что каждый из нас первым занял там место. Просыпаюсь я, как ни странно, оттого, что где-то возле моих ног тоненькой струйкой льется теплая вода, Я открываю глаза — и в прохладном ясном лунном свете обозреваю пейзаж на полу. Над головой я слышу как будто бы шелест крыльев, а прямо перед собой; сквозь сонную муть, вижу какие-то живые тени. В геометрии комнаты что-то не так, но проходит секунда-другая, пока я замечаю, что именно. Щенок спаниеля лижет меня в лицо. Где был потолок, теперь мост. Перекрытие надо мной и Анной-Луизой продавилось под тяжестью пруда с карпами и одним концом опустилось в комнату этажом ниже — получились сходни для многочисленных обитателей домашнего зверинца мистера Ланкастера. Но вот наконец комната у меня в фокусе. В воздухе порхают попугайчики и канарейки. Котята прыгают, охотясь за карпами, которые дергаются и бьются на полу у моих ног. Щенок спаниеля, симпатичный увалень, вылизывает капли кока-колы со дна стакана возле матраса и дрожит от удовольствия, когда я чешу его за ухом. Все имеющиеся в комнате поверхности украшены животными, которые всё прибывают, один за другим перетекая сверху в нашу жизнь,— кого увлекает вниз гравитация, кого любопытство, но так или иначе, все они скатываются сюда по наклонной, слегка пружинистой плоскости провалившегося перекрытия. Стереосистема Анны-Луизы, загубленная безвозвратно, насквозь промокшая, теперь облюбована тремя ярко-розовыми птицами. Ну да ничего страшного. Вся техника в комнате загублена, но почему-то не это сейчас главное. Подняв голову, я фокусирую взгляд на Альберте Ланкастере — на его свесившихся над краем потолка ногах. За ногами смутно вырисовывается и он сам. Он пьет пиво и смотрит на нас и на перемены в нашем «нижнем» мире под ним. Я беру стоящий рядом — 168 —
|