Пинбол

– Я не надеялась, что ты придешь, – сказала она, подавая ему напиток и усаживаясь на столик рядом с тахтой. – Вчера у Кройцера, передавая тебе эту записку, я чувствовала себя прямо-таки липучкой.

– Липучкой? – недоуменно переспросил он.

– Ну, той, что липнет к поп-группам, фанаткой! – рассмеялась она.

С бокалом в руке она скользнула на тахту, облокотилась на столик, лицом к Домострою, и вытянула ноги так, что туфли ее оказались в считанных дюймах от его бедра.

– В Джульярде,[2] где я занимаюсь музыкой и театром, студенты без ума от тебя. Они говорят, что ты профи.

– Профи без единой новой пластинки, за долгие годы, а о старых и память стерлась.

– Не обо всех! – возразила она. – Месяц назад "Этюд Классик" преподнес в дар библиотеке Джульярда коллекцию своих лучших записей, в том числе и твои сочинения.

– Очень любезно со стороны «Этюда» держать на прилавке мои шедевры – и избавляться от них, раздаривая направо и налево.

Андреа встала и подошла к стеллажу с книгами и пластинками. Медленно, одну за другой, она вытащила все восемь пластинок Домостроя и вставила их в проигрыватель. Затем включила его и, растягивая слова, объявила проникновенным голосом диск-жокея:

– Сегодня, дамы и господа, мы представляем вам полное собрание сочинений Патрика Домостроя, выдающегося американского композитора, лауреата Национальной премии по музыке.

Вновь усаживаясь на тахту, она слегка задела Домостроя, и он ощутил аромат ее волос.

Из двух огромных динамиков, подвешенных на кронштейны в противоположных концах комнаты, полилась мелодия. Как всегда, слушая свои записи, он поражался этой музыке, звукам, которым когда-то мог внимать лишь внутренним слухом. И снова не мог разобраться в собственных ощущениях; он никогда не понимал, нравится ему эта музыка или нет. Хотя и отождествлял себя с ней, знал каждую ноту, каждый пассаж, помнил когда, где и сколько работал над ней. Память сохранила даже его реакцию на каждый фрагмент, впервые услышанный им в концертном зале, потом по радио, потом, изредка, по телевизору. А еще не забылось то мучительное нетерпение, с которым он ждал выхода каждой своей пластинки, предвкушение успеха, а затем еще более мучительное ожидание рецензий.

– Тебе нравится быть композитором? – пристально глядя на него, спросила Андреа.

– Я больше не композитор, – ответил он.

– Но ты же собираешься снова давать большие концерты?

– Больше никаких больших концертов, – сухо произнес он.