Пинбол

Скользнув на сиденье, она положила руку ему на плечо.

– Когда мы увидимся снова, Патрик? – несколько неуверенно спросила она.

– Когда пожелаешь, – резко отозвался он. – Просто приезжай.

– Но я не хочу навязываться. У тебя ведь есть и собственная работа.

– Нет у меня ничего. Приезжай в любое время.

– Ловлю тебя на слове, – сказала она, заводя мотор. – Три раза в неделю – это, наверное, слишком много?

Его вдохновила подобная перспектива, однако он постарался скрыть это от Донны.

– "Мы несем ответственность за все дозволенные удовольствия, которыми не сумели насладиться", – процитировал он Агаду и усмехнулся, дабы избавить от смущения и ее, и себя. – Для начала сойдет. И когда мы приступим?

– Как насчет завтра? – с готовностью предложила она, и у Домостроя не осталось сомнений в том, что она с удовольствием принимает его помощь.

– Привет Джимми, напомни ему о моем существовании, – сказал он.

– Конечно, хотя сомневаюсь, что он забыл о тебе! – Донна тронулась с места; волосы ее всколыхнулись на ветру.

В растрепанных чувствах Домострой поплелся в танцевальный зал. Когда он обернулся, ее уже не было. Стоянка была пуста. Даже "рожденные свободными" покинули свой пост.

Донна не стала скрывать от Остена, что ездила к Домострою. Она даже рассказала ему, что собирается заниматься с композитором чуть ли не ежедневно, чтобы за оставшееся до Варшавского конкурса время взять от него как можно больше. Остен не мог оспорить ни ее право, ни нужду в такой помощи, однако его возмущало, что для этого был избран именно Домострой. Ему слишком хорошо была известна репутация этого типа, а теперь, в придачу, он все больше и больше подозревал, что Домострой и есть тот человек, который снимал женщину из Белого дома и, возможно, вместе с нею писал письма Годдару. В конце концов, озадаченный повышенным интересом Донны к Домострою, он решил выяснить, в чем же тут все-таки дело, и однажды вечером взял напрокат машину и покатил в "Олд Глори".

Прежде ему случалось проезжать через Южный Бронкс, но он всегда направлялся куда-то еще, и лишь теперь, отыскивая нужное место, Остен впервые осознал, насколько этот район похож на трущобы Тихуаны. Не считая того, что в Тихуане, по крайней мере, обитатели трущоб жили с надеждой, пусть несовместимой с реальностью, что их город, по причине близости к богатым Соединенным Штатам, однажды превратится в деловой и культурный центр и сами они тоже восстанут из праха, как все эти вырастающие вокруг новые здания и магистрали. Но здесь, в Южном Бронксе, не было ни новых зданий и магистралей, ни повода для подобных надежд.