Пинбол

С такими убеждениями, более или менее твердо усвоенными, она и шагала по жизни, пока однажды, годы спустя, не заметила у входа в библиотеку Джульярда настоящего красавца. Он словно ждал кого-то, а она, еще не успев разглядеть его лица, невольно обратила внимание на то, что выпирало из его тесных джинсов. Впрочем, в сексе ее не слишком интересовала продолжительность акта и величина инструмента, но вот застенчивое выражение на его мальчишеском лице ей очень понравилось.

Завидев девушку издалека, он начал откровенно глазеть на нее, и непосредственность его реакции показалась Донне столь забавной, что она расхохоталась. Тогда он спросил, почему она смеется над ним. Похоже, это его задело. Она тут же извинилась. Их роман начался со смеха и извинений.

Марчелло рассказал ей, что, осиротев в раннем детстве, он воспитывался целой шеренгой родственников. Он хватался за случайные работы, последняя была на студии видеозаписи. Не получив, кроме средней школы, никакого образования, Марчелло тем не менее многое знал и много читал и, хотя не был музыкален, обладал, казалось, чутьем к хорошей музыке. Долгие часы он терпеливо слушал фортепьянные упражнения Донны и в период их отношений пытался узнать о музыке больше. Были у него и другие привлекательные черты, но для Донны он был прежде всего необыкновенным любовником.

Точно так же, как дивилась она иногда перед раскрытым роялем своеобразию его конструкции и звучания, красоте и глубокому чувству в произведениях иных композиторов или когда играла в помещении, из-за особого резонанса меняющем восприятие тона и чистоты музыкального звука, так была она поражена, встретив в Марчелло – впервые в жизни – партнера, в ответ на ласки которого она отдавала всю себя без остатка.

– До Марчелло большинство мужчин, с которыми я встречалась, были очень похожи друг на друга, – сказала она, задумчиво глядя на Домостроя. – Обычно мой кавалер – черный или белый, значения не имеет – не задумывался, есть ли во мне что-нибудь еще, кроме того, что выставлено напоказ. Но если парень обнаруживал это, он старался доказать, что я для него не просто подстилка, и начинал водить повсюду – в клубы, рестораны, на дискотеки, – куда угодно. Правда, только не домой. Затем, если я нравилась ему, все часто заканчивалось у него дома… или у меня. – Она выдавила из себя улыбку, тут же погасшую.

– Когда мы наконец оставались одни и могли освободиться от одежд и ролей, ими навязываемых, мой кавалер обычно валился на меня, но глядел при этом так робко и виновато, совсем как нагадившая собачонка. Он, видите ли, страстно желает доставить мне удовольствие, но ему кажется, что, занимаясь со мной сексом, он совершает насилие над моей личностью или же делает меня рабой собственной матки. Затем, получив от меня заверения, что он оказался на высоте, он в последующем занимался со мной любовью так, словно я ненасытная и расово неразборчивая людоедка, и никогда не рисковал попросить сделать что-то для него, словно боялся, что будет выглядеть эгоистом, использующим меня лишь для собственного удовольствия. И каждый раз, когда я видела этот беспокойный взгляд, мне казалось, будто я из темноты наблюдаю за спектаклем одного актера, в котором занят совершенно незнакомый мне человек.