Пинбол

– Угадай, кто это.

Домострой вдавил ногой педаль, автоматически поддерживающую заданный ритм, и сказал:

– Не могу! – но тут же уловил в голосе что-то знакомое, хотя и не мог вызвать в памяти образ конкретной женщины.

– Ну попытайся, – протянула она, и этого оказалось достаточно.

Внутри у него все затрепетало.

– Донна Даунз?

– Она самая! – радостно засмеялась она, убрала руки и попросила его продолжать игру, а он, повернувшись, увидел ее во всем великолепии – волосы собраны на макушке и заколоты стеблями живых цветов, шея и плечи обнажены, длинное лиловое платье тесно облегало ее фигуру до середины бедер, а ниже свободно спадало до щиколоток. Прежде чем он придумал, что ей скажет, в загоне приблизился к развязке очередной бой, и комнату наполнил возбужденный рев. Домострой автоматически заиграл громче и быстрее, и неожиданно Донна села рядом с ним и принялась ему подыгрывать. Их импровизация в четыре руки заглушила прочие звуки.

Наконец был объявлен перерыв, и публика приступила к фуршету, организованному в соседней комнате. В загоне восстанавливали резиновое покрытие и завязывали мешки с окровавленными тушками мертвых петухов. Все еще не представляя себе, что сказать Донне, оробевший в ее присутствии Домострой предложил проводить девушку к буфетной стойке.

В соседней комнате их поманил седой кубинец. Пояснив, что это ее кавалер на сегодняшний вечер, Донна совершенно непринужденно представила Домостроя и другим своим друзьям.

Кубинец, как оказалось, жил по соседству с родителями Донны. Через них он познакомился с Донной вскоре после того, как перебрался в Америку, однако, поспешил он добавить, лишь недавно ему пришла в голову мысль куда-нибудь ее пригласить. Он признался, что страстно увлечен петушиными боями, поэтому и живет в Южном Бронксе, где эти поединки настолько популярны, что тамошний парламентарий, учитывая волю своих испано-язычных избирателей, несколько раз пытался внести на рассмотрение законодательного собрания штата Нью-Йорк законопроект о легализации этого спорта – совершенно, впрочем, безуспешно.

Объявили начало второго круга боев, и Домострой, извинившись, вернулся на свой пост за «Паганини». Гораздо позже, когда Донна со своими друзьями собралась уходить, он подошел попрощаться. Она сообщила, что получила его записку и собиралась вскоре позвонить, добавив, что сейчас раздумывает, участвовать ли в предстоящем конкурсе имени Шопена в Польше, и хотела бы поговорить с ним об этом, равно как и о Варшаве, где, как она читала, он в юности учился музыке. Но хотя голос ее звучал, как ему показалось, искренне, Домострой заставил себя считать, что это не более чем вежливость. Конечно, она не позвонит. В конце концов, с чего бы это ей быть к нему неравнодушной?