Но даже у самых популярных людей есть близкие — люди, которым известно, поднимают ли они сиденье унитаза, когда писают, любят ли арахисовое масло, хрустят ли пальцами. И те из нас, кто живет рядом со знаменитостями, знают, что, когда выключаются телекамеры, эти легендарные личности уменьшаются до обычных людей, людей с прыщами и морщинками, людей со своими недостатками. Возможно, когда Люк стал нанимать молодых девушек ухаживать за волками, меня и посещала мысль, что он с ними спит. Со мной же, в конце концов, он не спал. Но на самом деле я думала, что ему нужна свита. Ему необходимы были девушки, которых настолько приводил в восхищение его экранный образ, что они верили всему, что видели. А потом Люк и сам в это поверил. Для всех тех, кто хочет знать, каково это — быть женой такого человека, как Люк, я отвечу. Это как будто пытаешься обнять тень. И каждый раз она появляется в другом месте. Я совершенно не удивляюсь, когда вижу прохаживающуюся у окна зала заседаний Кару. Это ложь! — выпаливает она, как только я появляюсь. — Он этого не делал! Мы с Цирконией обмениваемся взглядами. Из всех молодых женщин, которые не видели ничего, кроме образа своего обожаемого героя, самые розовые очки оказались на его дочери. Она любила его просто потому, что он принадлежал ей, что — если я правильно поняла Люка за прожитые с ним годы — делало их отношения очень похожими на отношения волков в стае. Есть вероятность, что Эдвард все это придумал, чтобы ввести тебя в замешательство, — произносит Циркония, — но, если честно, я не думаю, что он настолько умен. — Она смотрит на меня. — Не обижайтесь. Все начинает разваливаться на части, как город после землетрясения. Некоторые здания продолжают стоять, другие восстановить невозможно. И, разумеется, есть пострадавшие. Меня всегда приводила в недоумение категоричность реакции Люка на гомосексуальность Эдварда — она как-то не вязалась с тем, что я о нем знала, — а все дело в том, что разговор не состоялся. В тот вечер Эдвард обсуждал иное сексуальное поведение — подвиги своего отца. Я сижу на краешке стола, наблюдая, как моя дочь яростно теребит нитку бинта. Сломанная рука прибинтована к телу; второй рукой она крепко обхватывает поломанную. Кара, — вздыхаю я, — все совершают ошибки. Поверить не могу, что прошу прощения за поведение Люка. Но, как сказал Эдвард, нет границ того, на что мы готовы пойти, чтобы защитить семью. Мы переплывем океаны, проглотим гордость. Он любил нас, — говорит Кара. У нее синяки вокруг глаз, а рот похож на рану. — 199 —
|