|
Но с ним все будет в порядке? — спрашиваю я единственное, что меня по-настоящему волнует. Мы продолжаем надеяться, что все образуется... Но... В воздухе повисает «но», которое я отчетливо слышу. Эти поражения тканей, которые мы наблюдаем, затрагивают части головного мозга, отвечающие за дыхание и сознание. Он, возможно, никогда не сможет самостоятельно дышать, — откровенно признается доктор Сент-Клер. — Он может никогда не прийти в сознание. Мне было шестнадцать, я только-только получил водительские права и отправился на вечеринку, но задержался дольше разрешенного родителями времени. Я оставил машину за квартал от дома, на цыпочках прошел по траве и неслышно открыл дверь, надеясь, что непослушание сойдет мне с рук. Но когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что в гостиной в мягком кресле спит отец, и понял, что обречен. Отец всегда говорил, что когда он жил в лесу с дикими волками, то никогда по-настоящему не спал. Необходимо всегда быть настороже, как говорится, спать с одним открытым глазом, чтобы знать, если кто-то надумает на тебя напасть. Естественно, как только я переступил порог, он вскочил с кресла и встал передо мной. Он не сказал ни слова, просто ждал, когда я первым заговорю. «Знаю, — произнес я, — я наказaн». Отец скрестил руки на груди. «Пару сотен лет назад родители никогда не упускали детей из виду, — ответил он. — Если волчонок разбудит своего отца в два часа утра, тот не станет на него рычать, чтобы щенок отстал и дал ему поспать. Он встревоженно сядет, как будто спрашивая: "Чего ты хочешь? Куда собрался?"» Тогда я был навеселе и решил, что он читает мне нотацию, таким образом давая понять, что рассержен на меня. А теперь н задаюсь вопросом: может быть, он злился на себя? За то, что уступил своей человеческой сути и забыл держать один глаз всегда открытым. Я могу его увидеть? — спрашиваю я у доктора Сент-Клера. Меня ведут по коридору в реанимацию. Над кроватью скло-нилась медсестра, слышна работа какого-то насоса. Вы, наверное, сын мистера Уоррена, — говорит она. — Одно лицо. Но я практически ее не слышу. Не могу отвести глаз от пациента на больничной койке. Моя первая мысль: «Это ужасная ошибка. Это не мой отец». Потому что этот слабый человек с частично обритой головой, с белыми бинтами на голове, с торчащей из горла трубкой и капельницей у изгиба локтя... Этот человек со швами на виске, как у Франкенштейна, и черно-синими кругами вокруг глаз... Этот мужчина совершенно не похож на человека, который разрушил мою жизнь. ЛЮК— 17 —
|