|
Говорили: без бутылки коньяку идти к нему бесполезно. Но взяток давать я не могу. Чисто психологические причины. Хотя какое достоинство можно оскорбить в догодяге с землисто-желтым лицом пропойцы, когда свою карьеру он начинал в составе трофейной команды, как о том сообщено под снимком бравого лейтенанта на факультетской доске почета "Наши ветераны"? Но не могу. * Ужинал я в «Арагви» - в одиночестве. Заказал на закуску лобио, сациви в соусе из грецких орехов. Медлительно намазывал фестоны ледяного масла на горячий лаваш, запивал студеным «Цинандали». За дальним столиком под балюстрадой сидел поэт Петушенко, разряженный, и вправду, как петух. Без вкуса, без мысли о хроматической гармонии: лишь бы ярко. Неужели к этому клоуну в отрочестве относился я всерьез? Доносились хлопки шампанского и выкрики: - Это им с рук не сойдет! Я выражу Юрию Владимировичу!.. 249 - Эдварду буду звонить! Пьеру Сэлинджеру! Артуру Миллеру! Алену Гинзбергу!.. - Весь шоколадный цех там на ноги поставлю! - Плутократов подключу!.. Я съел шашлык по-карски, выпил пол-бутылки грузинского коньяка. Блондинка напротив пожаловалась спутнику: - Мне жарко, Гоги. Гоги, я вся горю! Идем на воздух. С резким акцентом Гоги крикнул: - Эй, Саша! Подскочил лысый официант. - Саша, красавице жарко. Сделай ей вертолет. Официант надул щеки, завертел полотенцами. Бешено вращая ими, загудел, как майский жук: "Ууууууууу-у!" Блондинка засмеялась. - Хватит, Саша! Поставишь в счет. Я расплатился. «Повсюду любил, но не в глаз, - слышался мне пьяный бред, - давай полюблю тебя в глаз...» У грузина девушка была лучше, чем эти две дамы, которые на мраморной лестнице помогали поэту Петушенко всходить по ступенькам. Хватаясь за балюстраду, он заплетающимся языком рассказывал им притчу об отважном Кролике, который сходил в спящего с открытым ртом Удава, после чего вернулся, безнаказанный. - Ты наш Калиостро, - невпопад повторяла одна. - Нет! - выкрикивал поэт. – Я - Кролик! Но для которого хождения в Удава стали образом жизни! Джон это про меня… Rabbit, run!.. 250 Вслед ему кланялся метрдотель. Снаружи мусор взял под козырек. Поэта погрузили на заднее сиденье белой «Волги»-пикап, запаркованной у входа в ресторан. Он тут же открутил стекло и, сбив с себя кожаную кепку, высунулся ко мне, прикуривающему из своих ладоней. - Здравствуй, племя молодое-незнакомое! - Спокойной ночи, Евгений Александрович. - Презираешь меня, племя, да? Я пожал плечами. - Просто не верю, что можно вернуться из Удава. - Ах, вот как? - Нас уже переваривают! Соляной кислотой!. — 118 —
|