В Москву!

Ухоженные дачи на склонах — зависть друзей и знакомых — слизало волной первыми и унесло в открытое море вместе с людьми. От детского сада, где любили ходить на прогулки к журчащей недалеко от забора речке, остался один фундамент. Речка, взбесившись, сожрала детсад за минуту.

Через час на дорогах руками ловили сазанов.

Необъятная уйма воды вздыбила реки и речки и понеслась вместе с ними в главную реку — Кубань. И Кубань взбеленилась. Махнула ручьями, протоками и разнесла свои города и поселки, развалила саманные мазанки, выгнала на дорогу из своих светлых лесов испуганных лис и косуль, а потом залила и саму дорогу, по пути отбирая у своих работяг-казаков все, что копили и строили целую жизнь.

Там, где вчера спокойно сливались в единое русло неспешные Лабы и Кубанки, теперь, как подростки на папиной новой девятке, врезались друг в друга на бешеной скорости страшные дикие реки.

К вечеру казаки расстреляли Кубань с вертолетов, чтобы протаранить заторы, набросали в нее мешки с песком и металлоблоки, чтобы закрыть промоины в русле, но она не сдавалась — в столицу, в столицу, в столицу! — затопить, растоптать, проглотить главный город разоренного ею края.

Когда Нора и парни подъехали к мосту, город не спал. Кубань медленно и неумолимо поедала вокруг него поля, постройки, дороги, так что целые хутора, рощи и пашни превратились в одну сплошную Кубань. Под напором тяжелой воды и глины взрывались газовые магистрали, трещали, ломаясь, деревья, которые река собирала, продвигаясь все ближе к Кубанскому водохранилищу, большому Кубанскому морю, огромному, больше, чем город, защищенный от моря дамбой, которая в эти минуты держалась, напрягши все силы, но никто не рассчитывал, что она продержится долго.

На небольшом островке, на месте старого казачьего хутора, посреди блестящей воды серели клочки крыш. На крышах стояли люди. В лунном свете отражались их белые лица.

Это была турецкая сторона хутора — здесь жили турки-месхетинцы, ненадолго нашедшие на Кубани приют после кровавых ферганских погромов.

— Ну вот не уроды? — сказал Толик. — Вот какого хрена они не эвакуировались, когда по радио сказали? Весь хутор эвакуировался, а они остались!

— Они же по-русски плохо говорят, — ответила Нора. — Не слушают радио. А соседи им не сказали. Ты же знаешь, как они тут друг друга любят.

— А хрен ли они живут в России, если по-русски плохо говорят? — сказал Толик и сплюнул.

На покатой крыше ближе к берегу, держась за печную трубу, совершенно один стоял смуглый испуганный мальчик лет десяти. Вода была ему уже по колено. Мальчик хрипло кричал.