В Москву!

— Скажите, а разве это не грех — в пост осетрину есть? — спросила Нора.

— Да какой грех! — сказал Валериан, снова внимательно оглядывая стол с закусками. — Так, грешок. Даже не считается. Настоящий грех у меня перед церковью только один, — добавил он, срывая зубами креветку со шпажки.

— Интересно, какой? — спросил Борис. — То есть интересно, какой из своих грехов ты сам считаешь настоящим?

— Только один перед церковью у меня грех! — повторил Валериан. — Я не задушил Кондрусевича! Каюсь, ибо грешен — не задушил.

Он налил из графина третью рюмку и сказал философски:

— Вот если бы меня запихнуть в этот графин, я бы в нем с удовольствием и почил.

Подошел отец Арсений, который все это время гулял по гостиной, разглядывая золоченых голеньких ангелочков на лепнине и бубня себе под нос: «Ах-ах, живут же люди! Как в раю, как в раю!»

— А что это за вредный обычай — выпивать без иеромонаха Арсения? — пропищал он и моментально сгреб к краю стола четыре длинные рюмки.

— Садитесь, отец Арсений, — сказал Валериан, сдернув с оттоманки полу пыльной рясы. — Стоять — грех!

Он снова выпил и стал фамильярничать.

— Слушай, Андреич, я бы съел что-нибудь. Нормальной еды у тебя нет? Тоже корчишь из себя — пост. Можно подумать! — обиженно пробасил батюшка.

Безмолвная горничная, стоявшая в углу гостиной так тихо, что Нора ее даже не заметила, поймала взгляд Бирюкова и через минуту прикатила столик с тремя серебряными блюдами. Валериан в два прыжка подскочил к столику и, сладострастно урча и ворочая головой, посрывал с блюд круглые серебряные крышки, как одежду с любимой женщины после года разлуки. Увидев на одном дымящуюся буженину, на другом — запеченного гуся, а на третьем форелей в икре, он издал такой странный звук, как если бы одновременно зарычал, замычал и захрюкал. Вокруг стола запахло жареным чесноком. Нора поморщилась.

— Ох, Андреич, умеешь угостить гурмана, — выдохнул Валериан, одной рукой раздирая гуся, а другой придерживая форель, как во дворе пес у кормушки, разгрызая одну кость, держит лапой вторую, охраняя ее от других псов. — А то прям напугал постом своим.

Проглотив форель вслед за гусиной ногой, Валериан громогласно срыгнул, благодарно посмотрел на Бирюкова и сказал:

— Да, после таких ужинов и на весы вставать не надо. И так налицо зеркальная болезнь! Посмотри, какое пузо! — сказал он Норе, выпячивая в ее сторону разноцветный крест.

— Не пузо, а пузико, — подсуетился Арсений, застенчиво подгрызая кусочек буженины, которую нарезала горничная.