|
— Почему? — Да хрен его знает. Не сошлись. Зато теперь у меня любовник — красавец. Болгарин! Асфальтоукладчик! А ты-то как? — Обслуживаю правящий режим, — ответила Нора. — И шакалю по разным посольствам тоже. — Что — одновременно и то, и другое? — Прикинь! Сама удивляюсь. — Я всегда знала, что ты далеко пойдешь! — сказала Маруся. — И что, нравится тебе в Москве? — Безумно. Хожу на работу, от которой тошнит, люблю человека, который женат. В общем, неплохо устроилась, — сказала Нора. — И чего, тебя это не парит? — Ужасно парит! — А почему ты это терпишь? — Хрен его знает. Потому что любовь, типа. И потому что так получилось. — Ладно, Норка, не гони. Я тебя знаю, ты не такая. — Оказывается, такая. — Ты же никогда такой не была! — Оказывается, была. Просто я об этом не знала. В этот день Нора так и не вышла из дома. А Борис провел вечер в офисе на Садовом с другом детства Володей — с тем, который рассказывал, как Данила ходил на марш Недовольных. Месяц назад Володя развелся с женой ради юной любовницы. Позавчера любовница объявила ему, что уходит к модному режиссеру, с которым он сам же ее и познакомил. В офисе на Садовом было темно и накурено. В отдельной комнате Борис и Володя вяло следили за телодвижениями ансамбля киевских второгодниц. Второгодницы были в бикини и без. Отхлебнув виски, Борис долго и безучастно смотрел, как одна крутилась вниз головой вокруг скользкой палки. Другая села ему на колено, отводя от лица пушистые волосы, взяла со стола стакан и выпила, не сказав ни слова. Борис машинально погладил ее по натянутой коже бедра, глядя куда-то — то ли вдаль, то ли вглубь. Володя тоже молчал. Потом он вдруг как будто проснулся и спросил: — Борь, а чего ты Норку к себе не заберешь? Алинка же с концами ушла. — Она вернется. Она один раз уже уходила. В Абхазии решила пожить, представляешь? А теперь вот в Америке решила пожить. Просто руки не доходят за ней смотаться. — А зачем? Ты же Норку любишь. Ты иногда на нее так смотришь, что я даже завидую. Я на Лику, наверное, тоже именно так смотрел. — Ну и что? Я Алину тоже люблю. — Как можно любить двух одновременно? Не понимаю. — А я не понимаю, как можно любить одну, — сказал Борис, хлопая второгодницу по попе. — Иди, ласточка, потанцуй немножко, — сказал он ей. — Алина — родной человек. Хотя и Норка уже тоже родная, конечно. Но с Алиной мы с юности вместе. Ее жалко. Мне с ней бывает интересно поговорить, и я знаю, что некоторые вещи только она поймет — из всех моих знакомых. Поэзия там, проза, живопись. Я же тоже не хуй с бугра — а тонкой интеллектуальной организации человек. Мне бывает нужно с кем-нибудь и на выставку сходить, причем так, чтобы девушка Тернера от Айвазовского отличала. И Одена почитать перед сном опять же. Ты же, наверняка, об Одене только по переводам судишь, а переводы — говно! Ты в оригинале-то небось не читал, правильно? — 173 —
|