|
– Именно, – добавлял Пирс. – Именно. Живот у Пирса был тугим, как барабан, и Пирс просил Дорис стучать по нему пальчиками, пока он рассказывал. – Словом, так или иначе, Мари-Элен день за днем придумывала планы бегства, но семья зорко следила за ней. Была нанята дополнительная стража, а верх кирпичной стены утыкали битым стеклом. Но вот однажды, когда Мари-Элен в отчаянии проходила по залам дома, она увидела старинную картину, написанную маслом и изображавшую охотника в лесу. Что-то в этой картине привлекло ее внимание. – И что она увидела? Расскажи снова. – Когда Мари-Элен посмотрела на молодого охотника, рослого парня, то заметила, что тот подмигивает ей. А потом он заговорил с ней и сказал: «Иди сюда, Мари-Элен, иди сюда, ко мне, в эту картину, эта картина – твой выход». Мари-Элен перепугалась. «Как я смогу жить в картине? – спросила она охотника. – Что мы будем есть?» Услышав это, охотник рассмеялся и ответил: «Здесь у нас будет все, что мы только пожелаем. Тут совсем другой мир. Ведь если ты будешь жить в картине, то сможешь навещать и другие картины. Пожалуйста, входи. Мне так одиноко». – Мари-Элен сказала, что ей нужно подумать, но на следующий день вернулась к картине, одетая в платье для загородной прогулки и готовая войти в лес. «Мари-Элен, – спросил охотник, – так ты войдешь в картину и присоединишься ко мне?» И она ответила: «Да». Пирс пользовался французской цитрусовой туалетной водой, аромат ее смешивался с сексуальным дымом его сигарет, который висел в воздухе, как весенний туман. – Тогда охотник протянул руку, – продолжал Пирс, – и втянул Мари-Элен в картину, в свой лес, и оба медленно пошли навстречу друг другу, и Мари-Элен запечатлела поцелуй на его губах. Она достала что-то из своих карманов, и охотник спросил, что это, но она не ответила. Это были спички и флакон с бензином для зажигалки ее отца. Она расплескала бензин по полу особняка, зажгла спичку и бросила. Дом загорелся, и Мари-Элен сказала охотнику: «Давай уйдем отсюда. Пошли. Только не оглядывайся». И они ушли от полыхавшего пламени и от мира, куда теперь Мари-Элен не было возврата. – Вот невеста и отыгралась! – говорила обычно Дорис. Дорис и Пирс поженились против воли ее родителей. («Дорис, Дорис, у него ведь нет никаких родственников, никаких. Так жить не годится. И потом Джонсон – что это за фамилия?») Они поездили по миру и наконец остановились в Панаме, где у Пирса завязались деловые отношения, а Дорис забеременела. Однажды днем, будучи на восьмом месяце беременности, Дорис присутствовала на уроке икебаны в гостиной жены одного сотрудника фирмы «Нестле». Внезапно она упала на пол, корчась в предродовых муках, пронзительно вопя и не выпуская при этом из рук цинкового ведерка с неподстриженными веточками можжевельника. Джон появился на свет так мощно, стремительно и энергично – кондиционер сломался, и в комнате стояла страшная духотища, – что даже десятилетия спустя Дорис не могла переносить жару и вообще все, что напоминало тропики, перемещаясь по жизни из одного помещения с кондиционированным воздухом в другое. Джон родился на полу из красного дерева, окруженный тропическими цветами и ошарашенными женами сотрудников фирмы. В этот момент Пирс осматривал лошадей на Канарских островах. Его двухмоторный самолет попал в шторм, и с тех пор Пирс исчез. — 38 —
|