Железо, ржавое железо

– Попридержи-ка язык, парень, – снова напомнил бармен.

– А что, не так, не так, что ли? Все вы слабаки, как на подбор. Очаровательные хлюпики, подул ветерок, и вас нет.

– Прошу заметить, – едва сдерживая себя, ответил я, – сейчас вы говорите с евреем, офицером израильской армии.

– Прогнила ваша армия насквозь, только и годится что на удобрения для апельсинов. Хватит с меня этой мерзости, сыт по горло.

Мне надоел его тон.

– Платить за все будешь сам. Из своего жирного гонорара за американскую сагу про истинное мужество.

Он уловил в моих столь же карих, как у него, глазах искры сарказма.

– Я могу купить и продать тебя с потрохами, – сказал он. – Говорю же, проститутка она. Но страсть – штука ужасная, с этим трудно бороться. Я хочу стянуть с нее трусики, а она мне: «Давай почитаем Пушкина в оригинале, милый, это так же романтично, как Байрон мы ведь культурные люди». Ничего, скоро приползет обратно. А когда приползет, пусть только ступит за порог, отдеру по первое число, как истинную леди, и высеку, как последнюю суку, чтоб всю эту благородную дурь из башки выбить.

– Куда она ушла? – спросил я.

– Откуда же мне, твою мать, знать? Болтала, что работать собирается, хрен ее знает.

– Где она? – снова спросил я.

– Решила вспомнить годы своего легендарного студенчества, когда ее тискали под шелковицами и платанами. Это великий город, дружок. Как-то она обмолвилась, что раз ее покойный папаша-валлиец в нем выжить смог, и она не пропадет. А брак наш потерпел кораблекрушение. Это она так выразилась. Очень поэтично – не женщина, а литературный гигант. И без моей помощи обойдется.

– Я хочу знать, где она.

– Налей-ка мне еще, любезный.

– По-моему, вам довольно, мистер Рот, – сурово сказал бармен. – Я на вашем месте закусил бы. Вредно на пустой-то желудок.

– Верно, давай пожрем. Как это по-вашему – маахол?

– Еда на иврите, – кивнул я. Меня вдруг осенило. – Так она в официантки пошла, что ли? В каком-нибудь ресторане работает?

– Трахается на кухне, – пробормотал Рот, – да так, что все кастрюли и сковородки гремят. Отвали ты от меня, иди на хрен, строй свой Новый Иерусалим и сдирай шкуры с арабов. С меня хватит. Привет, Ральф, – кивнул он вошедшему бородатому карлику в очках, грязной рубашке и старой вельветовой куртке. – Откуда ты, агнец божий?

Если судить по одежде и манере держаться, еще один неудавшийся писатель, гордый своей непризнанностью. Рот, в отличие от него, был одет так, что в любую минуту мог позировать лучшим фотографам. Я расплатился и незаметно вышел. «Нью-Йорк, как мне только что напомнили, в самом деле город великих возможностей», – подумал я, задыхаясь от уличного пекла.