|
Сказала — и исчезла; сгорбившись, заковыляла она к дому аги и больше не выходила оттуда. А старуха Мандаленья накинула на себя черный платок, побежала от двери к двери и с тайной, необъяснимой радостью распространяла страшное известие. Мужчины оставили свои дела и собрались в кофейне в ожидании дальнейших событий. В раздумье смотрели они на балкон аги, но там все было закрыто — и двери и окна. Только время от времени доносились оттуда дикие крики, выстрелы, звон разбитого стекла, а потом снова наступала тишина. Встревоженные старосты и старики собрались у попа Григориса. Сердце архонта Патриархеаса чуть не разрывалось от ужаса. — Если не найдется убийца, — говорил он, шепелявя больше, чем обычно, — если не найдется убийца, мы погибли! Он отправит нас всех на каторгу! А если он напьется, то может нас и повесить! — Наложит на всех штраф, чтобы искупить преступление, — вздохнул старик Ладас. — Закроет церковь и школу и будет истреблять наше племя, — сказал учитель. Поп Григорис ходил взад и вперед по двору, нервно перебирая четки. Он чувствовал, как стягивается на его шее веревка, видел на виселице уже все село. «На мне лежит ответственность, — думал он. — Бог мне доверил души моих односельчан. Возьми моих овец, повелел он мне, и паси их. Непременно нужно найти убийцу!» Он перебрал всех, одного за другим, строя разные предположения: кто бы мог убить этого проклятого турчонка? Но ни на ком не остановился. И все-таки, без всякого сомнения, убийцей мог быть только христианин! В селе всего три турка, — ага, сеиз и Юсуфчик. Все остальные — христиане! Беда, убийца — христианин! Село погибнет! Примчался запыхавшийся Костандис. — Ага бегает по дому с пистолетом, стреляет и разбивает все, что попадается под руку, — табуретки, бутылки, горшки, а потом садится рядом с убитым Юсуфчиком и ревет… Мне это сказала горбунья Марфа. Дверь опять открылась — вошел Яннакос. — Сеиз вышел на балкон и трубит. Потом появился еще кто-то. — Он послал своего глашатая пройти по селу; теперь тот стоит на площади и кричит. — А что он кричит? — Ума не приложу, отче. Краешком уха я услышал какие-то имена, но какие, не понял… — Пошел ты к черту! — пробормотал старик Патриархеас, и вены у него на шее так вздулись, что казалось, вот-вот разорвутся. — Пусть кто-нибудь пойдет и узнает, — предложил поп Григорис. — Будь добр, пойди ты, Яннакос. Но в эту минуту голос глашатая послышался совсем близко… Все побежали к двери, приоткрыли ее. Глашатай остановился на перекрестке улиц, откашлялся, стукнул палкой о камни и поднял голову. Раздался его зычный, напевный и монотонный голос, и люди со страхом застыли на порогах своих домов, слегка приоткрыв двери. — 147 —
|