|
Слухи о нашем драмкружке распространились по лагерю. Отношение к пьесе и вождям революции было двояким. Ленина, в общем-то, почитали, Дзержинского — не очень. В столовой один нарядчик бросил Цурикову: — Нашел ты себе работенку, Мотыль! Чекистом заделался. В ответ Цуриков молча ударил его черпаком по голове… Нарядчик упал. Стало тихо. Потом угрюмые возчики с лесоповала заявили Цурикову: — Помой черпак. Не в баланду же его теперь окунать… Гешу то и дело спрашивали: — Ну, а ты, шнырь, кого представляешь? Крупскую? На что Геша реагировал уклончиво: — Да так… Рабочего паренька… в законе… И только Гурин с важностью разгуливал по лагерю. Он научился выговаривать по-ленински: — Вегной догогой идете, товагищи гецидивисты!.. — Похож, — говорили зеки, — чистое кино… Хуриев с каждым днем все больше нервничал. Геша ходил вразвалку, разговаривал отрывисто, то и дело поправляя несуществующий маузер. Лебедева почти беспрерывно всхлипывала даже на основной работе. Она поправилась так, что уже не застегивала молнии на импортных коричневых сапожках. Даже Цуриков и тот слегка преобразился. Им овладело хриплое чахоточное покашливание. Зато он перестал чесаться. Наступил день генеральной репетиции. Ленину приклеили бородку и усы. Для этой цели был временно освобожден из карцера фальшивомонетчик Журавский. У него была твердая рука и профессиональный художественный вкус. Гурин сначала хотел отпустить натуральную бороду. Но опер сказал, что это запрещено режимом. За месяц до спектакля артистам разрешили не стричься. Гурин остался при своей достоверной исторической лысине. Геша оказался рыжим. У Цурикова образовался вполне уместный пегий ежик. Одели Ленина в тесный гражданский костюмчик, что соответствовало жизненной правде. Для Геши раздобыли у лейтенанта Родичева кожаный пиджак. Лебедева чуть укоротила выходное бархатное платье. Цурикову выделили диагоналевую гимнастерку. В день генеральной репетиции Хуриев страшно нервничал. Хотя всем было заметно, что результатами он доволен. Он говорил: — Ленин — крепкая четверка. Тимофей — четыре с плюсом. Дзержинский — тройка с минусом. Полина — три с большой натяжкой… — Линия есть, — уверял присутствовавший на репетициях фальшивомонетчик Журавский, — линия есть… — А вы что скажете? — поворачивался ко мне замполит. Я что-то говорил о сверхзадаче и подтексте. Хуриев довольно кивал… Так подошло Седьмое ноября. С утра на заборе повисли четыре красных флага. Пятый был укреплен на здании штрафного изолятора. Из металлических репродукторов доносились звуки «Варшавянки». — 98 —
|