|
Утро в продовольственном магазине. На витрине — мелкий частик, завтрак туриста… Одиноко желтеет прямоугольник голландского сыра. Возле кассы очередь. Лица — неприветливы и суровы. Неожиданно кто-то вполголоса декламирует: — В ВОРОНЕЖ ГДЕ-ТО БОГ ПОСЛАЛ КУСОЧЕК СЫРА… И вновь раздается смех. И жизнь кажется не такой уж безнадежной… Вспомним недавнее прошлое. Наши танки движутся к афганской границе. Солдаты удручены и подавлены. В грохоте машин тишина становится еще заметнее. И вдруг происходит чудо. Кто-то саркастически роняет: — НАШ ПАРОВОЗ, ВПЕРЕД ЛЕТИ! В КАБУЛЕ ОСТАНОВКА… Значит, чувство справедливости еще не потеряно. Значит, эти люди еще способны возродиться. Юмор — украшение нации. В самые дикие, самые беспросветные годы не умирала язвительная и горькая, простодушная и затейливая российская шутка. И хочется думать — пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом! ПИСАТЬ О КОСМОСЕ ТРУДНО…Писать о космосе трудно. Вообразить его себе — невозможно. Поскольку космос есть — отсутствие, ничто… Я хорошо помню день гагаринского триумфа. Мы, студенты Ленинградского университета, шагаем по Невскому. Размахиваем самодельными транспарантами. Что-то возбужденно кричим. И только мой друг, знаменитый фарцовщик Белуга, язвительно повторяет: — Ликуйте, жлобы! Динамо в космосе!.. «Динамо» по-блатному означает — жульническая махинация. Причем с оттенком дешевого шика. Видимо, Белуга раньше других ощутил наступление грандиозной пропагандистской кампании. Увидел первые гримасы советского космического блефа… У Гагарина было на редкость симпатичное лицо. Его наградили, увенчали и возвеличили. Превратили в одушевленный символ. В улыбающуюся политическую идею. Временами Гагарин становился человеком. И тогда он сильно запивал. Видно, ему не хотелось быть идеей. И он пил все больше. Сначала разбился в машине. На лице его, которое продолжало быть общественным достоянием, возник глубокий шрам. Затем Гагарин угнал самолет и разбился окончательно… Космическая эра продолжалась. Летающих идей становилось все больше. Для их бесчисленных портретов уже не хватало кремлевской стены. Число космонавтов росло и росло. У них возникла своя футбольная команда. Затем произошла трагедия. Несколько космонавтов погибло. (Не помню — трое или четверо.) Это был печальный, траурный день. Моя дочка спросила: — Отчего ты не плачешь? Я ответил: — Плачут те, кто их знал. Для меня они были летающими идеями. Я не могу рыдать о погибших идеях. — 43 —
|